Не буду однако опережать событий, но последую их течению.
Выслушав приказ Командора на занятие походных мест, прошествовали к перрону. Поезда однако не усмотрели. Демагог, с каждой минутой всё более ощутимо уплотнявшийся в воздухе и уже почти достигший как бы вполне реального существования, засуетился в толпе (не переставая при этом следить Командорских очей) и принёс известие, что на соседнем перроне происходит ещё более удивительное. Там уже десять минут тому объявлено было об отходе владивостокского поезда, но упомянутый даже и к перрону ещё не был подан для посадки, и граждане обоего пола в тупом молчании ожидали разрешения своей судьбы от невидимого во мраке (и вообще) начальства.
Пока мы созерцали братьев и, особенно, сестёр по несчастью, к нашему перрону подали требуемый состав. Куда мы и кинулись, опережаемые всё тем же Демагогом, семенившим по следам Командора, и замыкаемые молчаливым, но верным Ш.М.
О, зелёные коробки вагонов, деревянные клети купе, узкие, как девственное ложе, полки, прогибающиеся под тяжестью рюкзаков! Поезд Москва-Кострома стучал колесами в такт руководящему храпу Командора. Был первый час ночи, первой ночи похода. Была окрест русская земля, необозримая также и по причине темноты. Из окна в шею сквозило ветром великих предчувствий. Лязгали сцепки, гремели раздираемые на части пространства, одиноко нёсся вдаль дикий вой электровозного гудка, заставляя далёких и неведомых мне горожан с ужасом срываться с постелей и ошалело, в подштанниках, кидаться к окнам - не случилось ли за оными отмены государственных порядков?..
Уносимые всё дальше, мы вместе с тем приближались к нашей первой цели - городу Костроме.
И БЫЛО УТРО, И БЫЛ ДЕНЬ ВТОРОЙ
Согласно приказу восставшего ото сна Командора велено было именовать сей день девятым июля.
КОМАНДОР - ЦАРЬ ПРИРОДЫ
За окном помимо и вчера простиравшейся окрестности ныне синело также небо, расчерченное в линейку вытянутыми, как струна, перистыми облаками. Глянув на оные, Командор провозвестили хляби небесные, коих иссохшая земля жаждала уже не первую неделю. Из нашей внимавшей толпы высунулся Демагог и, облизывая вскипавшую на губах слюну, выкрикнул:
- Непременно быть дождю, коль угодно так Вождю!
Тем временем Главкульт, задним чутьем ловивший исторические достопримечательности, объявил, не глядя в окно: - Волга!
В окне действительно была Волга - широкая и плоская, как Темза на картине Уистлера "Серое и голубое". Сравнение это позволил себе высказать Главкульт согласно молчаливому поощрению Командора, не чуждых лирики в свободное от обязанностей время. На что Демагог, не разобравшись в ситуации, выкрикнул "К русским рекам и на выстрел пусть не лезет ваш Уистлер!", но тут же был пригвождён взглядом и в поспешности умолк. Мы уже привыкли несколько к взвизгам этого чахлого нашего спутника, и даже было нам вчуже жаль указанного пригвождения, но такова была Их Командорская воля.
Пролетев над Волгой, состав наш ворвался в строй уныло одинаковых строений, увенчанных зданием вокзала, отличавшимся от прочих только опознавательной табличкой "Кострома Новая".
Мы выволокли рюкзаки из вагонов и очутились в соседстве привокзального туалета - как оказалось при обследовании, лишённого умывальников, а также розеток. Между тем серая щетина на лице Ш.М. прорастала с буйной скоростью, требуя уничтожения.
Обозрев туалет, Командор перенесли критический взгляд на окрестных девиц. Щёгольски одетый Вриосекс тут же высказал некое предположение, которое Командор однако с негодованием отвергли, присовокупив, что Они-де не комок секса, хотя некоторым по недомыслию, видимо, и кажутся таковым.
При осмотре вокзала обнаружилось, что поезда на запланированный Галич ходят лишь утром и вечером, последнее же не соответствует, ибо ночью нас в Галиче даже власти не встретят - по причине положенного отдыха. Рассчитав это, с восторгом приняли диспозицию Командора ночевать в данной Костроме.
Облагодетельствовав массы, Командор проследовали в обитель без розеток и умывальников, где отсутствовали приличествующее Им время. По прошествии оного Они вновь явились народу, объявив, что "ещё нет, но уже зреет". На что Главкульт, соблазнённый, видимо, недавним успехом Демагога, меланхолично процитировал: - "Сам не знаю, что я буду петь, но только песня зреет".