— Ф-ф-ф! — фыркнул дед. — Мне сказано пускать — пускаю, сказано не пускать — не пускаю. А сильно умные вроде тебя вообще сейчас домой пойдут.
Ситуацию разрядил Александр, авторитетно помахав удостоверением. Но вахтер не успокаивался:
— А девушка?
— Девушка со мной, — отрезал Демин и туманно добавил: — В интересах следствия.
Отделение интенсивной терапии встретило нас сверкающим до блеска серым линолеумом, длинной шеренгой стеклянных боксов и популярной мелодией, доносившейся из невидимых динамиков. Сразу за входной двустворчатой дверью расположился сестринский пост с телефонами и солидным пультом. Сейчас здесь никого не было. Да и вообще в отделении почему-то не было видно ни единого человека. Только больные мирно лежали в своих кроватях.
— Кто вас пропустил? Здесь нельзя находиться посторонним. Выйдите немедленно!
Кажется, насчет «ни души» я поторопилась: навстречу к нам спешил очень важный и очень сердитый доктор в светло-зеленой медицинской униформе. Очки в тяжелой оправе гневно посверкивали, куцая рыжая бороденка топорщилась от возмущения. Но и на этот раз Сашкино удостоверение оказало поистине магическое действие: доктор как-то сразу утратил важность и превратился в обычного усталого мужчину. Он на секунду застыл, привыкая к изменению нашего статуса — из нарушителей порядка мы перешли в служителей закона, а затем обычным голосом предложил свою помощь. Именно этот бородач и оказался лечащим врачом Вероники.
Вероника лежала в третьем от входа боксе.
— Внутрь нельзя — стерильная зона, опасность инфекции, — строго предупредил доктор.
И хотя объяснение, на мой взгляд, прозвучало несколько надуманно — ведь сам-то он заходил в бокс в обычной, не стерильной, одежде, но делиться своими сомнениями я не стала.
Белая простыня закрывала девушку до подмышек, тонкие исхудалые руки, еще хранившие золотистый загар, безвольно покоились поверх нее. Я обратила внимание на изящные кисти с длинными тонкими пальцами — прямо как на картинах Эль Греко. Сейчас такие аристократические руки и не встретишь. Слева и справа от кровати мерно попискивали, усердно рисуя разноцветные графики, мониторы. Стойка с аппаратурой у стены, штатив с капельницами, игла в вене — все как и должно быть в реанимационной палате. Но меня поразило плотно забинтованное до самой шеи лицо девушки.
— Что с ней такое? — спросил Демин.
— Состояние комы. Вам знакомо такое понятие?
Мы дружно кивнули, а врач, почувствовав себя увереннее, принялся сыпать медицинскими терминами и диагнозами. При этом обращался он исключительно к Александру, считая его главным в нашей паре. Ох уж эта мужская солидарность!
Поняла я следующее. Девушка, получив черепно-мозговую травму и огнестрельное ранение грудной клетки, перенесла сложную операцию. Безусловно удачную — больничные хирурги постарались на славу. И хотя угроза жизни миновала, из комы Вероника так и не вышла. Сердце работало нормально, дышала она самостоятельно, мозг функционировал, но, несмотря на усилия врачей, в сознание девушка не приходила. А усилия были приложены немалые — по словам доктора практически все, что могла предложить современная медицина, было испробовано. В таком состоянии Вероника находилась почти полтора месяца.
— А что у нее с лицом? — спросила я.
— Последствия ранения.
— Но ведь уже больше месяца прошло, неужели не зажило? Зачем так сильно бинтовать? — удивился Александр.
Врач недовольно поморщился — я тоже не люблю, когда лезут не в свое дело, да еще и дают советы, — но все же снизошел до ответа:
— Пластика, делаем постепенно.
— Пластика? — опять удивился Демин. — Больной в коме делают пластику? В обычной государственной больнице? Я не ослышался?
Сашка картинно развернулся ко мне:
— Вот, видишь! А говорят, что у нас плохая медицина и денег в бюджете совсем нет.
Врач опять поморщился. Ему очень хотелось послать нас куда подальше вместе с нашими расспросами, но он сдержался, буркнув сквозь зубы:
— Тут особый случай.
— И каков прогноз? — встряла в разговор я.
— Мы родственникам не говорим, но с каждым днем шансов становится все меньше.
— А вот, кстати, насчет родственников, — подхватил тему Демин. — Кто навещает больную?
— Родители. Мать почти каждый день приходит. Стоит здесь, смотрит, плачет.
— И пускаете?
— А что делать? Несчастная женщина. В бокс, конечно, входить не разрешаем, но пусть хоть из-за стекла посмотрит на дочку.