Вот и сейчас Константин не ждал от нынешней комиссии ничего хорошего. Отнимут время, которое он мог бы потратить на исследования, зададут массу глупых вопросов, ни разу не усомнившись в собственной компетентности, в лучшем случае пообещают денег и оборудование, а он как в детстве поверит, в худшем же — наорут и пригрозят снять с должности.
Верховский одернул мундир, который терпеть не мог (но сейчас нужно, сейчас особый случай, разве можно показаться комиссии в мятых хирургических брюках?!), и вышел навстречу гостям, вольготно расположившимся в мягких креслах небольшого конференц-зала.
На этот раз ознакомиться с лабораторией пожелали новый глава администрации президента — бывший полковник КГБ Черкашин, опять же новый председатель Совета Федерации — шумная особа с говорящей фамилией Шумилина и глава счетной палаты РФ госпожа Рагозина — миниатюрная молодящаяся дама с хваткой бультерьера. Не обошлось и без первого зам. министра здравоохранения Коноплева, с которым Верховский был шапочно знаком и считал его человеком старой формации, недалеким и упертым, а также куратора Санатория полковника ФСБ Новикова — единственного, при виде кого доктор не испытывал досаду.
Пожав Новикову руку, Верховский мрачно пошутил:
— Дама из счетной палаты, говорят, настоящая ведьма, боюсь я ее.
— Не того боишься, — хохотнул куратор. — Вот кого бойся.
И полковник незаметно скосил глаза в сторону одиноко подпиравшей стену худощавой фигуры с потрепанным портфелем в руках.
— Кто это?
— Это? А это, мой друг, Феликс Маркович Майер по прозвищу Советник. Серый кардинал Кремля, — ответил Новиков.
По словам куратора, господин Майер являлся советником всех президентов РФ поочередно, но в какой именно области — не знал никто. Просто Советник. Равно как никто не знал, насколько велико его влияние. Поговаривали, что практически безгранично, что ни один важный вопрос в стране не решается без его участия. Однако, Советник дергал за ниточки власти, не покидая кремлевского кабинета с видом на Москву-реку. Только чрезвычайные обстоятельства вынуждали его присутствовать лично. Еще поговаривали, что визит Советника не сулил ничего хорошего.
Час от часу не легче, вздохнул про себя Верховский, откашлялся и принялся излагать гостям историю лаборатории.
— Основоположником изучения высшей нервной деятельности в России является академик Павлов, но только академик Бехтерев подошел к исследованию мозга целостно, создал уникальную научную школу, позволившую ему воплотить в жизнь основную системную концепцию. Сущность этой концепции состоит в целостном подходе к человеку. Именно Бехтереву принадлежит идея создания в начале 1903 года института для психологических и неврологических исследований. Благодаря усилиям ученого 9 июня 1907 года Николай II рассмотрел дело «Об учреждении в Санкт-Петербурге Психоневрологического Института» и утвердил его. Так был организован Психоневрологический Институт.
Бехтерев полагал, что для развития любого научного направления в психоневрологии — психиатрии, неврологии, наркологии, криминологии — должны быть созданы отдельные научные учреждения, которые бы и образовали особую структуру нового Института. Так в 1907 году был организован Педологический институт, в 1908 году — Криминологический, в 1909 году — лаборатория экспериментальной психологии, в 1910 году — нервно-хирургическая клиника, в 1911 году — физиотерапевтическая клиника и Противоалкогольный Институт. Всего было создано 15 научных учреждений. Среди этих пятнадцати была небольшая лаборатория, занимающаяся изучением запредельных возможностей человека под руководством тогда еще совсем молодого невролога Аристарха Георгиевича Борсука.
К моменту создания лаборатории немецкий невролог Бродман уже осчастливил мир своей картой цитоархитектонических полей коры больших полушарий головного мозга, выделив 52 поля. Параллельно с ним в Германии работали супруги Оскар и Сесиль Фогг, давшие полное — насколько было возможно в те годы — описание структур мозга. На исследованиях немецких неврологов и базировалась дальнейшая работа Борсука.
— Если можно, без специальных терминов, — проворчал глава администрации президента, недовольно сморщившись.
— Простите, — извинился Верховский. — Постараюсь попроще. После революции возникла насущная необходимость в поддержании работоспособности, и главное, нормальной мозговой деятельности стареющей партийной верхушки. Однако медикаментозные и физиотерапевтические методы не давали нужного результата. К примеру, традиционная медицина так и смогла поставить на ноги Ленина. Примерно в те же годы на западе начались первые эксперименты по экстрасенсорному шпионажу и воздействию на человека на расстоянии. Перед нашими спецслужбами встала задача защитить от вражеских экстрасенсов секреты страны и жизнь ее лидеров. Эти два момента дали толчок развития экстрасенсорики в России. Страна, как никогда, нуждалась в своих магах и чудотворцах.
ОГПУ в те годы металось по стране в поисках знахарей, шаманов, медиумов, которых активно привлекали к сотрудничеству. Действовать старались без излишней грубости. Эти люди были нужны государству, были нужны их способности, а, чтобы они не скрывали свой дар, в ход шли не угрозы, а уговоры и обещания. Однако ни шаманы, ни колдуны не оправдали возложенных на них надежд. Как не оправдал надежд и приглашенный в Москву Оскар Фогг, получивший в 1927 году собственный исследовательский центр — Институт исследований мозга.
Затем в ОГПУ сменилось руководство, а вместе с новыми людьми пришли и новые идеи: не искать повсеместно людей с особым даром, а создавать их. И тут на первый план вышла та самая небольшая лаборатория с ее бессменным руководителем, теперь уже профессором Борсуком.
В качестве основной базы для лаборатории был выбран Санаторий, на территории которого вы сейчас находитесь. Во времена Первой мировой войны он принимал на лечение высший командный состав и членов правительства. Санаторий славился квалифицированным персоналом и прекрасными бытовыми условиями, его считали главной здравницей российской элиты. Здесь, в этих стенах, и продолжил работу профессор.
В начале Великой отечественной войны рядом с Санаторием соорудили бункер, соединенный подземным ходом со зданием. В 50-е годы бункер был перестроен, расширен и оснащен, и лаборатория Борсука переехала под землю. Кстати, в начале 50-х годов лаборатория пережила серьезный кризис, штат был расформирован, а все сотрудники чуть было не объявлены врагами народа. Борсук был снят с должности и отправлен в Воронеж простым физиологом, где вскоре и умер. Но спустя несколько лет в политических верхах страны произошли изменения, и лаборатория заработала вновь.
— Начало пятидесятых? — задумчиво проговорила Рагозина. — Это когда Сталина отравили?
И уже обращаясь к Черкашину, заметила:
— А не специально ли тогда лабораторию распустили? А? Как думаете?
Однако Черкашин лишь передернул плечами и попросил Верховского рассказывать дальше.
— Вернемся назад в тридцатые годы прошлого века, — рассказывал дальше доктор. — Именно тогда в исследованиях Борсука произошел прорыв. В 1935 году он получил первые обнадеживающие результаты, причем, совершенно неожиданно и при загадочных обстоятельствах. Долгие годы Борсук исследовал различные травмы мозга. В основном он работал с ветеранами Первой мировой, получившими проникающие огнестрельные ранения головы. Борсук пытался локализовать поврежденные участки мозга и сопоставить их с нарушениями тех или иных психических функций. Изучение последствий мозговой травмы в то время было единственным источником, позволявшим соотнести особенности психики человека с конкретными структурами головного мозга. Это сейчас мы пользуемся методами нейровизуализации, показывающими зоны функциональной активности мозга, такими как компьютерная томография, дающая представление о целостности мозговой ткани, или функциональная и диффузионно-тензорная МРТ. Тогда же ничего подобного не было.
Глава администрации президента снова сморщился, но промолчал.