Я нашла доктора в маленькой и тесной ординаторской, где он, примостившись со страдальческим видом на угол шаткого и загроможденного бумагами стола, заполнял медкарты.
— Ну как тут можно работать! — плаксиво взвыл доктор, в очередной раз опершись на угол стола, который тут же накренился на сторону. — А какое здесь оснащение операционных? Вы даже представить не можете! Наверное, со времен Пирогова осталось!
Узнав, что я из органов безопасности, Залманов почему-то решил, что мне можно и нужно жаловаться на несправедливость, как будто бы я могла что-то изменить. Придется его разочаровать.
— Алексей Борисович, я пришла поговорить об операциях, проведенных вами 24 июня. Две девушки с пулевыми ранениями. По документам обе операции выполнены вами. Вы помните этот день?
— Еще бы я не помнил! Именно с этих операций и начались все мои нынешние беды!
Упрашивать доктора не было нужды, он и сам был рад поведать о событиях, положивших начало черной полосе в его карьере.
* * *
…24 июня доктор Залманов был вполне доволен собой и мирозданием. Утром он провел удачную резекцию желудка, затем приятно пообщался с родственниками — конверт и сейчас лежит во внутреннем кармане портфеля. Еще пара таких конвертов и он вполне может позволить себе провести отпуск на Корфу или Майорке. Сентябрь — наилучшее время для Средиземноморья, бархатный сезон.
Прооперированный больной тоже ничем не омрачил благодушное настроение хирурга — вышел из наркоза вовремя, внутренних кровотечений не дал и вообще не сулил в будущем никаких беспокойств и осложнений. Предстоящее ночное дежурство также обещало пройти спокойно, а возможно и очень приятно, если удастся договориться с Мариной со Второй хирургии.
Будучи в хорошем расположении духа, доктор прошелся по отделению, заглянул в послеоперационные палаты, задержался подольше у своего сегодняшнего пациента, поболтал с дежурной сестрой и отправился в ординаторскую.
На город опускался теплый июньский вечер. Дневная суета уступила место тишине и покою. Залманов любил такие вечера в больнице, когда можно спокойно выпить чая с бутербродами и почитать последний роман Гранже, скачанный накануне из интернета как раз для сегодняшнего ночного дежурства. Он включил электрический чайник и не спеша насыпал в собственный заварочный чайник настоящий «Эрл Грей», который приходилось прятать от любителей побаловаться чужими вкусняшками в нижний ящик стола. Пока вода закипала, Залманов застелил казенной простынкой диван, надел на подушку новую наволочку и расправил плед. Громкий щелчок чайника был сигналом к началу священнодействия — заварку чая он воспринимал именно так. И вот когда в комнате уже потянуло божественным ароматом, в ординаторскую ворвалась дежурная сестра.
— Алексей Борисович! — басом заорала она с порога. — Тяжелых везут, на двух «скорых»! Маша операционные готовит! Анестезиолог уже там!
Залманов с жалостью взглянул на заваривающийся чай — когда закончится операция, его останется только вылить. Но работа есть работа.
На пороге операционной Залманова поджидал Артюшкин — молодой, начинающий хирург. Из-под хирургической шапочки на Залманова глядели испуганные глаза, а светло-зеленая маска была почти одного цвета с его побледневшим лицом.
— Алексей Борисович, говорят, очень тяжелые, — умоляюще прошептал Артюшкин. — Вы поможете, если что?
— Ладно, — снисходительно буркнул Залманов, входя в операционную. — Посмотрю обоих, тебе отдам того, что полегче.
Артюшкин облегченно выдавил «спасибо» и скрылся за дверью.
Залманов оглядел операционную — все было в полной готовности. Приборы включены, свет направлен на стол, хирургическая сестра заканчивала раскладывать инструменты. Анестезиолог, приткнувшийся в изголовье хирургического стола вместе со своими приборами, ждал отмашки.
В коридоре хлопнули двери лифта, помещение наполнилось голосами и топотом ног.
— Везут, — прошептал анестезиолог.
— Маша, — окликнул Залманов сестру, — скажи там, чтобы Артюшкину везли того, что попроще.
Пациент, вернее, пациентка, достававшаяся Залманову, действительно была в крайне тяжелом состоянии.
И где же тебе, девочка, так досталось? — сокрушенно бормотал Залманов, проводя наружный осмотр. — Это кто же так тебя изрешетил? Всю обойму, стервец, наверное, в тебя разрядил, не пожалел…
Анестезиолог тем временем подключил приборы, быстро и умело провел интубирование, проверил показания и кивнул Залманову — можешь начинать. Но приступить к операции хирургу не удалось, он так и остался стоять с зажатым в руке скальпелем, потому как в затылок ему уперлось дуло пистолета. Послышался щелчок — кто-то за его спиной взвел курок, а потом незнакомый голос произнес по-английски «опусти скальпель».
Залманов сделал, что просили, и медленно повернулся. Краем глаза он видел застывшего на месте анестезиолога и закрывавшую рот рукой, чтобы не закричать, операционную сестру Машу.
— Вы понимаете по-английски? — спросил Залманова незнакомый мужчина в черном костюме. — Вам нужно заняться другим пациентом! Немедленно!
Оторопев от неожиданности — не каждый день в операционных незнакомцы размахивают пистолетами, Залманов так и остался стоять, спадая с лица.
— Пошли! Быстро! — торопил его незнакомец и для пущей убедительности качнул пистолетом в сторону второй операционной.
— Но... как же… — начал, было, Залманов и осекся: пистолет оказался весомым аргументом.
Во второй операционной растерянный Артюшкин топтался возле распростертого на операционном столе тела.
— Ну? Что тут у вас? — раздраженно спросил Залманов, к нему начало возвращаться самообладание.
— Алексей Борисович, — заикаясь от волнения, проблеял Артюшкин. — Пришли рентгеновские снимки. Вот…
Залманов быстро просмотрел снимки — случай серьезный, но не настолько, как другой.
— Она должна жить! — с напором по-английски произнес незнакомец. — Вы меня понимаете? Она не может умереть!
— Ладно, иди Миша, постарайся уж там, — с сожалением проговорил Залманов, отправляя молодого хирурга в свою прежнюю операционную.
На самом деле он не питал иллюзий — тот случай был крайне тяжелым и Артюшкин вряд ли с ним справится. Да что уж там говорить, он и сам не был уверен, что смог бы вытянуть ту девочку.
И Залманов принялся за работу. Теперь для него не существовало ничего, кроме пациента. Он выкинул из головы и человека с пистолетом, и невеселые думы о той, второй, пациентке, которую собирался оперировать. Скальпель, тампон, спасибо сестра. И так все три часа, пока доставал пулю, удалял осколки костей, сшивал разорванные мышцы, боролся с кровотечением. Это потом ему рассказывали, как спустя час от начала операции приехал зеленый от страха главврач больницы и заперся в своем кабинете. Еще через полтора часа в операционную ворвался, на ходу натягивая перчатки, Дольский — по негласному рейтингу лучший хирург Москвы, но, убедившись, что операция почти закончена и закончена успешно, не стал вмешиваться, а только наблюдал издали, чтобы в любой момент прийти на помощь. Как вызванная кем-то, в конце концов, полиция сначала было дернулась приехать — человек с пистолетом в операционной, это же ЧП! — но потом сверху пришел отбой.
Все это Залманов узнал уже после операции. Закончив, он устало кивнул анестезиологу и отправился в первую операционную — где-то в глубине души еще тлела надежда, что он сможет справиться и там. Но, едва переступив порог, он понял: все кончено. Приборы отключены, тело накрыто простыней, а Миша Артюшкин, низко опустив голову и теребя хирургическую повязку в руках, сидел возле операционного стола. Чуда не случилось.
Пациентку тем временем перевели в реанимацию, дышала она уже сама, показания приборов были в норме, насколько вообще после таких ранений может быть норма.
Однако, хотя операция и прошла удачно, но пациентка почему-то не приходила в сознание. Ни утром следующего дня, ни через день, ни через месяц. Один за другим ее осматривали светила науки. И все, как один, беспомощно разводили руками, даже выписанный на третий день после операции профессор из Германии. Ни он, ни другие зарубежные специалисты помочь ничем не смогли, они ограничивались лишь обычными рекомендациями, которые и без того выполнялись больницей.