поверить, что, какими бы кровавыми ни были его грехи, он сможет сделать их белее снега лёгким усилием собственного самомнения, неизбежно значит помогать ему стать подлецом. Оно действует не так уж и плохо, если ты ещё добросовестно пообещаешь ему, что, буде он позволит смерти застигнуть себя врасплох в вопросах веры, он будет поджариваться в раскалённом докрасна аду целую вечность. В те времена внезапная смерть — самая завидная из всех смертей — считалась ужаснейшей из бед. В наших молитвах к ней причисляются мор, чума и голод, война и убийство. Но вера в такой ад быстро исчезает. Все выдающиеся мыслители лишились её; и даже среди простых людей она сохранилась лишь в тех частях Ирландии и Шотландии, которые до сих пор пребывают в XVII веке. И даже там она негласно приберегается для кого-нибудь другого.
Значение ада в схеме Спасения
Серьёзность намерения мечущихся над адом цепляться при этом за Искупление очевидна. Если нет наказания за грехи, не может быть и никакого самопрощения за них. Если бы Христос оплатил наши счета и при этом не было ни ада, ни, следовательно, возможности угодить в беду, позабыв о своём долге, мы могли бы быть настолько плохими, насколько пожелаем, не подвергаясь ни возмездию со стороны светского права, ни угрызениям совести, становящейся в этом случае проявлением банальной неблагодарности по отношению к Спасителю. С другой стороны, если Христос наших счетов не оплатил, они всё ещё гнетут нас; а такие долги причиняют нам серьёзные неудобства. Эволюционная сила, которую мы называем честью и совестью, ловит нас на таких промахах и безжалостно стыдит за то, что мы, в силу невысокого своего развития, оказались на них способны. «Спасённый» вор испытывает экстатическое счастье, недоступное честному атеисту: он подвергается искушению красть вновь и вновь, дабы повторить прекрасное ощущение. Но если крадёт атеист, у него не бывает подобного счастья. Он вор и знает, что он вор. Ничто его не очистит. Он может попытаться противопоставить своему позору некую компенсацию или эквивалентное благодеяние; но это не изменит того, что он украл; и его совесть не будет чиста, пока он не преодолеет своего желания красть и не превратится в честного человека, раздувая ту божественную искру в себе, на существовании которой как на повседневной действительности, отвергаемой атеистом, настаивал Иисус.
Хотя верующие в искупление могут быть, таким образом, счастливее остальных, это вряд ли можно назвать наиболее целесообразным с точки зрения общества. То, что верующий счастливее скептика — аргумент не более существенный, чем то, что пьяница счастливее трезвенника. Счастье легковерия — дешёвая и опасная разновидность счастья, а никоим образом не жизненная необходимость. Кто прожил более счастливую жизнь — Сократ или Уэсли — вопрос без ответа; но нация сократов куда защищённее и счастливее, чем нация уэсли; а отдельные личности — куда выше на шкале развития. Так или иначе, вся наша надежда — на людей сократовских, а не уэслианских.
Из этих двух разделов мы получаем серьёзное возражение против христианства: возражение нравственное.
Право отказаться от Искупления
Потому, будь даже у всех нас умственная способность верить в Искупление, мы должны отказаться от этого намерения, на что у нас есть безусловное право. У каждого, кому предлагают спасение, есть неотъемлемое естественное право ответить: «Нет уж, спасибо: Я предпочитаю сам в полной мере отвечать за свои поступки; не по мне это — сбросить все грехи на козла отпущения: я был бы куда менее осторожен, совершая их, если бы знал, что они не будут мне ничего стоить».
Кроме того, есть ещё точка зрения Ибсена: этого несгибаемого моралиста, для которого
вся схема спасения — лишь ничтожная попытка обмануть Бога; попасть на небеса, не заплатив по счетам. Напроситься, выторговать вечную жизнь и принять её как подарок вместо того, чтобы заслужить её — это низко, даже если мы с неуважением относимся к Силе, чьего снисхождения добиваемся; а ожидать ещё и венца славы! — это было для Ибсена слишком; и заставило его воскликнуть: «Ваш Бог — всего лишь старичок, которого вы обманываете», — и хлестать скорпионовым жалом полумёртвую совесть XIX века, возвращая её к жизни.
«Потому, будь даже у всех нас умственная способность верить в Искупление, мы должны отказаться от этого намерения, на что у нас есть безусловное право. У каждого, кому предлагают спасение, есть неотъемлемое естественное право ответить: “Нет уж, спасибо: Я предпочитаю сам в полной мере отвечать за свои поступки; не по мне это — сбросить все грехи на козла отпущения: я был бы куда менее осторожен, совершая их, если бы знал, что они не будут мне ничего стоить”.
Кроме того, есть ещё точка зрения Ибсена: этого несгибаемого моралиста, для которого вся схема спасения — лишь ничтожная попытка обмануть Бога; попасть на небеса, не заплатив по счетам. Напроситься, выторговать вечную жизнь и принять её как подарок вместо того, чтобы заслужить её — это низко, даже если мы с неуважением относимся к Силе, чьего снисхождения добиваемся; а ожидать ещё и венца славы! — это было для Ибсена слишком; и заставило его воскликнуть: “Ваш Бог — всего лишь старичок, которого вы обманываете”, — и хлестать скорпионовым жалом полумёртвую совесть XIX века, возвращая её к жизни».
Есть и другой вариант этого аргумента, основанный на гуманитарной почве. Позволим себе сослаться на него:
«Нет, вашу версию рассказа
Не оскорблю я даже фразой!
Возьму Христа, тварь Божью вашу,
На свой манер его раскрашу.
И этой сцены апогеем
В печальной жизни круговерти
Волшебной — до и после смерти —
Узнаем цену Назарею...»
«Был молод я. Они мне пели:
“Что б ты ни думал, что б ни делал,
Тебе вовек не отбрыкаться
От Иоанна, 3, 16!”
Всё так! Я поумнел, и снова
К той мысли возвращался; но
Не мог забыть я всё равно,
Что скорбная природа слова,
Бесовский пропуск меж стихов,
Плоды жестоких антитез,
Сарказм и Яблоко Грехов,
Посул тех адских мук безмерных,
Что столь удобен для неверных, —
Всё это муками Небес Сведёт на нет, воздев на дыбе,
Всю нашу благосклонность к “Рыбе”!..» «Итак, страшнее нет несчастья:
Не знаю горше я проклятья,
Чем Иоанна, три, шестнадцать.
Но ныне всяк свободный люд Горазд считать, что всех спасут Слова Господн. Но смотри!
Господь не это говорит!
Читай-ка дальше!..»
«.Мир кровью, знаю, истекае:
Плоды греха? — Мне всё равно,
Признаюсь вам я сразу. Но Я ваши доводы достану,
И вмиг расстроят ваши планы Они лукавейшей из фей.
Я докажу: Христос — злодей Немилосердный (будь он Бог),
Коль мукам радоваться мог,
Спасая тех, кто трепетал И льстил. О, будь я всемогущим!
Я не дурак, чтоб в райских кущах Транжирить власть на тех, кто звал Меня бы Богом: эту власть Я применю на тех, кто пасть Не убоялся (не на тех,
Кто презирал меня тайком):
Им — арфы и небесный смех;
Иным же — сера с кипятком!
Но вы спасения хотите
Для всех неверны: так опять
Писанье жаждут изолгать
Те, кто Христа зовут «Спаситель»!
(О том же в Ведах речь!) И хоть
Столь многое простил Господь,
Я не встречал еретика (Немыслимо!) средь англикан, Католиков иль методистов —
Средь тех, кто, называя исто Себя приверженцем Христа,
Во гневе б не скривил уста,
Когда замечу я, что Божья Всемилость стоила б дороже, Расширясь ввысь иль в глубину И обнимая Сатану Иль бедного Искариота.
Ведь их обоих Бог (не кто-то?) Создал. Всеведущий, как есть! Благой? Тому порука — честь! Он из Себя создал все души (Учтите! дабы не принять,