Но посреди неё возникает некое сияние, покрывающее фигуру высокого сурового мужа, царя Александра. В его руке чёрный жезл, увитый двумя сверкающими змеями — царскими змеями- уреями древнего Кхема; на его навершии горит синяя шестилучевая звезда, свет которой теперь озаряет бледные и измождённые черты мужчины с распростёртыми руками, висящего в пространстве. Это Исса, но усталость ушла; и благородную силу обрело его испещрённое шрамами агонии чело.
Александр:
Волю восхваля свою,
Исса, пред тобой стою.
Исса:
Кто ты?
Александр:
Господин Дорог.
Кто Я?
Человек, не Бог.
Равновесьем, что вокруг Север обняло и юг,
Посвящаю род людской Я в агнцев жертвенных — с тобой О ты, Бастард несотворённый,
Сын ненависти, карлик злобный;
О ты, кто сам считает сором След мук своих и своего позора;
Пусть ныне человек сильнее станет Властью, что во мне от Пана!
Пусть смерть твоя расскажет душам, Что замысел Отца нарушен!
Душе моей предела нету.
В моих ладонях — все планеты.
Я хозяин жизни и смерти,
И всякой душой мой разум вертит.
Чу! Пан пронзает светом знанья Запретов тьму в чертогах мирозданья: Так делаю и я. Как шторм Охватит с визгом измождённых форм Твоих изгиб, — так скорбь души Боль тела твоего унять спешит.
Глупец! Аркадии судьба И мира — на тебе, слабак!
Ты власть имперскую обрёл И легионы в бой повёл!
Ты — сломанный тростник: рождён Нечистым, жизнь — порочный сон,
А смерть нелепа: в ней труды Видны Отца — творителя беды.
Таков твой рок: теперь узри Проклятья те, что сотворил!
Ты — нетопырь, от глаз людей Сокрывший солнце; ты — смертей Любимец, мора, воровства,
Корысти, рабства, плутовства,
Убийц, фанатиков, лжецов, —
Так будь плоды свои узреть готов!
Исса:
Спасёшь меня ты, Пан?
Расстроишь зверский план?
Александр:
Я умер в Пане. Он меня Учил, и я сумел понять,
Что должно ждать тот дивный миг,
Когда б тебя твой рок настиг.
Две тысячи — без века — лет Мир будешь ты мучить сотнями бед;
Затем же, в век бесчестных битв,
Для жизни дашь место и для любви.
Лев, встрепенувшись, тебя пожрёт,
Вновь он в Аркадию жизнь вдохнёт.
Так силён, что от рыка миры содрогнутся,
Что небесные воды цветком разойдутся,
Что, избавясь от злобы проклятья Отцова,
Зацветёт, засмеётся природа понову.
Исса:
Я вынес бы свой чёрный рок,
Коль чрез него достичь бы смог Я Вечного.
Александр:
Терпи, покуда
Я боль мучительную буду
Дарить тебе, чтоб, испытав страданья,
Твой дух достиг вершины пониманья И смог раскаяться: смягчилась Чтоб новорожденная сила,
Твоя, а ненависть Отца Тебя сжигала ядом без конца,
Как жабы смрад — дыханье малыша.
Планеты нашей осквернится шар,
И всё, что приживётся в ней —
В пустыне дел руки твоей —
Та красота, что мы привьём В сей безупречный чернозём:
Жизнь обретёт она лишь в нём!
Исса:
Мне кровь и слёзы застят глаз;
Взирает он сквозь мутный час;
Потуплен вниз; воздет к звезде;
Все чары злые — для Людей.
Из коих Я. Сначала — злобно, грубо —
Людей — гадюк и сов — честили губы Меня, ведомы ревностью и местью Со скупостью и ненавистью вместе.
Затем косы клинок цветка коснётся,
Которому на счастье — только солнце.
Затем топор — стволов древес мочучих,
Что ввысь, к бессмертью устремляли сучья.
О ты, немилосердный маг!
Вот подозрений чёрных мрак,
Что в каждом ухе — слово зол,
Ростку любому — плети боль.
А вот — анчар, чей яд силён (Три зла в себе скрывает он:
Религию, мораль, закон):
Смрад его — жестокий гнёт —
Красоту людей убьёт.
Я — лекарство от жрецов,
Ведьм, теологов, скупцов,
Стряпчих, докторов, царей,
Шлюх, надсмотрщиков, зверей!
Искажён мой путь — вглядись! — Вскормлен кровью, втоптан в слизь! Освящает смерть моя Боль и бремя, рок и яд.
Кровь людей на куполах,
Бьют детей в моих домах,
Жён пытают, жёнам лгут,
Жёнам дарит плеть и кнут Залитый дерьмом союз Таинства священных уз.
Бич, и стыд, и горький дым Проклят именем моим!
Красота, любовь — тайком!
Ум и мудрость — под замком!
Ржа обмана сердце ест!
Низость славят до небес!
Боль, и горе, и болезнь —
Мне ль восторженная песнь?!
Мёртвых пляскам несть числа!
Разум, смелость — дети зла!
Масло, хлеб, зерно, вода —
Ценою рабского труда!
Яркой жизни свежий бриз В кислое довольство скис.
Урожай прелестных фиг В грязь бесформенную сник;
Блеск экстаза обращён В низменный и грубый сон,
Где, в дерьме никчёмных лет,
Позабудут славы свет,
В дыре укрывшись от него Зловонной — свинства своего.
Плачь, богач, в хлеву своём!
Тощий нищий, стой столбом!
Скульптор, музыкант, мудрец Продадут себя вконец;
Иль придут — сквозь глад и боли омут —
К свету солнца, к веку золотому.
Я вижу всё, как сквозь вуаль;
Но ты — тебе меня не жаль?
Александр:
Ты при смерти: твой труп нас озарит.
Смотри же! тёмен блик и ядовит.
Довольно! Бередить твой шрам не стану;
Пойду, укроюсь в тайном месте Пана Под срубленным Аркадии платаном.
.Он тает, делая, как луч рассветный,
Грязь видимой, себя же — незаметным.
После смерти Иисуса Александр возвращается и завершает трагедию лучиком надежды.
Александр:
Водой одет
До горизонта белый свет.
Честь, красота — сошли на нет.
(Затмение завершается.)
Но лик земли оденется весной Всей прежней красотой!
И улыбнётся солнце, словно тьмы Амура сад, где пировали мы,
Не ведал яд.
Но острый взгляд,
Но нюх на запах тонких истин У молодости чистой Бытия — искажены. Уйду тропой своей В чертоги Пана, скрытые от века.
Изъят из дней,
От взора человека
Вдали, я жду, когда же Сфинкс придёт,
Чей гений пьёт
Яд сей чумы и охраняет мир
От рабства и господства пред людьми.
Чу! ближе, ближе скрип его колёс!
Вот глаз его орлиный среди звёзд!
На знамени — язычество и страсть,
Свобода, тайна, равенство и власть,
И непокорность; символ их воздет Рубином розы на златом кресте.
Да! Я ожидаю все века
болей человеческих, пока
Он пламень Прометеев запалит.
Спаситель всей Земли!
Христианство и империя
И, наконец, зададимся вопросом, почему старые предрассудки столь внезапно утратили поддержку, что, хотя (к вящему позору государственных лидеров и вождей) законы, с помощью которых угнетатели могут душить или подавлять всякую свободу мысли и слова в этих вопросах, всё ещё не подлежат апелляции и заточены под руку наших фанатиков и изуверов (не так давно вполне порядочному лавочнику был вынесен приговор «богохульство» за высказывание, что, если современная девушка объясняла бы свою внебрачную беременность, утверждая, что ей явился Святой Дух, мы знали бы, что нам думать: замечание, которого бы никогда не было им обронено, будь у него верные представления о том, как эта история попала в евангелие), они используются исключительно против бедняков, да и то лишь вполсилы. Если считать с той поры, когда первый учёный осмелился шепнуть как о профессиональной тайне, что Пятикнижие не могло быть записано Моисеем, до того момента, когда, уже на моей памяти, епископа Коленс отстранили от проповеди и, по сути, отлучили от церкви за высказывание тех же мыслей в открытую, минуло восемь столетий (предмет обсуждения, хотя и технически интересный для палеографов и историков, но имеющий не больше значения для людского благоденствия, нежели чем спор о том, унциальная или курсивная форма письма древнее). Но теперь, после пятидесяти лет ереси Коленсо, нет ни сколь угодно авторитетного церковника из ныне живущих, ни образованного мирянина, способного заявить, не подвергаясь насмешкам, что Моисей написал Пятикнижие точно так же, как Паскаль — свои «Мысли», или Д’Обинье