— Да, конечно, наш суд куда справедливее, — невесело усмехнулся Головастик. — Здесь тебя дикари замучают, а там — ученые люди.
— Выход у нас один! — Яган помахал ножом перед своим носом. — Я перережу вам обоим горло, а потом вскрою себе вены. Вот и все.
— Нет уж! — запротестовал Головастик. — У тебя сноровки нет. Ты уж лучше это дело мне доверь. Можно прямо сейчас и начать.
— Перестаньте! — вмешался я. — Даже слышать такое противно. У нас еще три дня в запасе. Давайте подумаем вместе, как спастись. Подкоп не годится. Корни занебника мешают, да и не справиться нам без инструментов. Остается один путь — лабиринт. Без чужой помещикам его не пройти, захлебнемся. Значит, надо искать союзника. Про один такой случай я, между прочим, слышал.
И я поведал им свою собственную интерпретацию мифа о Тесее, Ариадне и Минотавре, старательно переиначив сюжет на местный лад. Тесей стал у меня смельчаком-служивым, спустившимся с Вершени в поисках своих друзей, похищенных злым болотником-каннибалом, а Ариадна — красивой и толстой болотницей, в глубине души уверовавшей в Письмена и Настоящий Язык.
Рассказ понравился моим слушателям и пробудил их фантазию, чего я, собственно, и добивался.
— А что! — сказал Головастик. — Неплохо придумано! Вот только где нам такую длинную веревку достать?
— А если и достанем, кто ее через лабиринт протянет, — рассудительно заметил Яган. — Хотя… надо подумать… вот если бы у нас трава-репьевка была…
— С репьевкой шутки плохи, — сказал Головастик. — Меня она однажды чуть не задушила.
— Быть такого не может. Она и ребенка не задушит.
— Я сильно пьяный был. С поминок шел. Зацепился за нее и волок, волок за собой. А потом споткнулся, упал и заснул. Проснулся, а у меня горло, как удавкой перехлестнуто. Едва выпутался.
— Надо траву уже подсохшую брать, без семян. Тогда она уже такой силы не имеет. Эй. — Яган толкнул меня в бок. — Попроси завтра у Шатуна, чтобы он принес репьевки.
— А сам ты почему не хочешь просить?
— Мне он отказать может, а тебе — нет.
— Я про репьевку мало что знаю. Даже в руках никогда не держал.
— И правильно, что не держал. Если руки свои жалеешь, никогда ее не трогай. Но я к ней давно привык. Там, где мы раньше жили, ею каждое жилище обсажено. Никакой вор через такую ограду не проберется. Наши старики из репьевки боевые кнуты плетут. Если хлестанешь кого хорошенько — голова долой… Ты, главное, попроси. А уж все остальное моя забота.
О траве-репьевке я действительно знал не много. На вид это безобидный клубок сухой жесткой травы, похожий на моток колючей проволоки. В таком состоянии она пребывает большую часть года, оживая только в период размножения. Едва только в сосудах занебников начинается бурный ход соков, тут уж надо смотреть в оба. Закрепившись в какой-нибудь щели цепкими корнями, репьевка отбрасывает далеко в сторону крепкий побег, сплошь покрытый мелкими кривыми колючками. Побег этот старается зацепиться за любой движущийся предмет — человека, зверя, ящерицу. Скрученная спиралью трава разматывается потом на многие сотни метров и укореняется по всей длине. Если попавшее в путы животное невелико, репьевка опутывает его целиком и душит, чтобы в дальнейшем использовать как дополнительный источник питания. Добравшись до живых соков занебника, трава сразу теряет свою агрессивность. Для взрослого человека она, в общем-то, не представляет опасности, но исцарапать и исколоть может. Бичи из нее действительно получаются хоть куда! Пару раз я этого удовольствия отведал. Даже после удара средней силы остается Долго не заживающая рана, похожая на след циркулярной пилы.
Появившийся на следующий день Шатун был еще мрачнее, чем обычно. Молча отдав Головастику мешок с харчами, он присел на корточки у стены.
— Что-нибудь случилось? — спросил я.
— Да. Я уже не хозяин в своем Доме. Вчера им стал мой двоюродный брат Ардан Полголовы.
— Скинули тебя, значит? — участливо поинтересовался Яган, великий дока по части интриг, закулисных сделок и дворцовых переворотов.
— Нет. Я сам отказался. Нельзя, чтобы весь Дом страдал из-за меня одного.
— Так в чем же твоя вина, объясни. — Я придвинулся поближе к Шатуну. — Может, все это из-за нас?
— Вы здесь ни при чем, успокойтесь. Прорицатели давно искали случай, чтобы поквитаться со мной. Я им всегда был хуже язвы. Да только пока на моей стороне была сила, побаивались. Думаете, для чего меня освободили? Для суда. Чтобы все мой позор видели. И чтоб другим неповадно было.
— Прорицатели — это кто?
— Те старики, которые снимали с нас колодку. Это они умеют — лечить, заговаривать, колдовать. Пусть бы и занимались своим делом, а не указывали всем, как жить. Сами ни есть, ни пить толком не могут, зато третью часть добычи забирают. Пленников топить приказывают. А ведь их обменять можно или к работе приставить. Зачем мне указывать, когда в поход идти? Я всю жизнь на войне провел, сам как-нибудь разберусь. Прорицатели! — Шатун даже зубами заскрипел от ненависти. Таким я его еще никогда не видел.
— Для любого суда нужен повод. В чем собираются обвинить тебя?
— Первая моя вина в том, что я пошел на Вершень, не спросив совета у Прорицателей. Вторая — что все мои воины погибли. Третья — что я сам остался жив. — Он замолчал, уставившись в пол пещеры. — Что я мог поделать? Когда враги со всех сторон набросились на меня, нож намертво застрял в чьем-то черепе, а перегрызть вены на руках мне не позволили… И последняя моя вина в том, что я взял вас под свою защиту. Прорицатели считают вас лазутчиками. А коль я вам покровительствую, следовательно, я изменник. Но, повторяю, эта вина не главная, дело совсем не в вас.
— Ты уже уходишь?
— Да. Мне нельзя задерживаться. За мной стали следить.
— А завтра придешь?
— Приду. Проститься.