— Вашингтон вытащил тебя из передряги в Роскиле, потому что они не знали, чем ты тут занимаешься. Я уверен, что сейчас кто-нибудь в департаменте пытается это выяснить. Ты не любишь, когда тебе задают вопросы, однако не сможешь послать генерального прокурора к черту, если он позвонит. Я сам толком не понимаю, во что ты ввязалась, но я точно знаю, что ты не захочешь объясняться на эту тему. Так что лучше собери вещи.
— Я не спущу тебе такого нахальства!
— Ой-ой-ой, без твоей солнцеподобной особы моя жизнь будет скучной и убогой. Можешь ты раз в жизни сделать то, о чем я тебя прошу? Работать «в поле» и так трудно, не надо создавать лишние проблемы.
— Не надо мне об этом напоминать.
— Ладно.
ГЛАВА XIV
23 июня, пятница
1.30
Малоун и Стефани выехали из Копенгагена по шоссе 152. Хотя Малоуну доводилось ездить от Рио-де-Жанейро до Петрополиса и вдоль моря от Неаполя до Амальфи, он считал, что дорога на север к Хельсингору, вдоль скалистого побережья Дании, — без сомнения, одно из красивейших мест на свете. Рыболовецкие деревеньки, буковый лес, летние домики и серебристый спокойный Орезунд — все это вместе образовывало великолепнейший вид.
Погода была обычной для этого времени года. В лобовое стекло стучал косой дождь, дул пронзительный ветер. За одним маленьким прибрежным пансионатом, закрытым на ночь, шоссе свернуло в глубь материка, в обширные леса. Вскоре показалась усадьба. Сквозь открытую калитку белели два коттеджа. Малоун заехал внутрь по травянистой дорожке и припарковался в мощеном внутреннем дворике. Дом, к которому они подъехали, был типичным образчиком датского барокко — трехэтажный, построенный из кирпича, отделанного песчаником. Сверху дом венчала грациозно изогнутая крыша, обшитая медью. Одно крыло дома было направлено в глубь материка, другое смотрело окнами на море.
Усадьба называлась «Кристиангейт» и была построена триста лет назад одним умным Торвальдсеном, который научился превращать тонны ничего не стоившего торфа в топливо, используемое для изготовления фарфора. В начале XIX века королева Дании объявила Торвальдсенов официальными поставщиками стекольных изделий для королевского двора. И завод Адельсгейт, с его приметным логотипом — два круга и линия внизу, до сих пор оставался первым в Дании и во всей Европе. Сейчас его возглавлял патриарх семьи Торвальдсенов, Хенрик.
Дверь в дом открыл дворецкий, не удивившийся их появлению. Любопытно, учитывая, что время уже за полночь и Торвальдсен жил один как сыч. Их провели в гостиную, где дубовые балки, доспехи и портреты маслом указывали на дворянские корни этого места. Огромный зал украшал длинный стол — Малоун припомнил, что Торвальдсен как-то сказал, что ему четыреста лет: его темная кленовая поверхность имела такую гладкость и блеск, каких можно было достигнуть только в результате столетий заботливого ухода. Торвальдсен сидел в торце стола, перед ним стояли апельсиновый пирог и дымящийся кофейник.
— Проходите, пожалуйста. Садитесь.
Торвальдсен поднялся из кресла с видимым усилием и изобразил улыбку. Его искалеченное артритом тело было не больше пяти с половиной футов ростом, горб на спине был плохо замаскирован слишком большим свитером норвежской вязки. Малоун заметил необычный блеск в ярких серых глазах. Его друг явно что-то замышлял.
Малоун указал на пирог.
— Ты был так уверен, что мы придем, что испек для нас пирог?
— Я не был уверен, что вы оба приедете, но в тебе я был уверен.
— Почему?
— Как только я узнал, что ты был на аукционе, я понял, что это лишь вопрос времени — когда ты обнаружишь, что я имею отношение к этому делу.
Стефани выступила вперед:
— Мне нужна моя книга.
Торвальдсен одарил ее неодобрительным взглядом:
— А поздороваться? Проявить какую-никакую вежливость? Вот так просто: мне нужна книга.
— Вы мне не нравитесь.
Торвальдсен вернулся в кресло во главе стола. Малоун решил, что пирог выглядит достаточно аппетитно, поэтому тоже сел и отрезал себе кусок.
— Я вам не нравлюсь? — повторил Торвальдсен. — Странно, учитывая, что мы никогда не встречались.
— Я знаю о вас.
— Это значит, что Magellan Billet имеет на меня досье?
— Ваше имя попадается в самых странных местах. Мы называем вас персоной международного интереса.
Торвальдсен скривился, словно ему сделали больно.
— Вы принимаете меня за террориста или преступника?
— И кем из них вы являетесь?
Датчанин посмотрел на нее с неожиданным любопытством: