Сенешаль закрыл глаза и позволил музыке наполнить его. Никакого отвлекающего аккомпанемента, никакого органа, ничего. Только человеческий голос, крещендо и диминуэндо.[7] Он черпал силы из музыки и набирался решимости, которая ему скоро потребуется.
Пение прекратилось. Сенешаль позволил тишине на минуту воцариться, потом приблизился к гробу.
— Наш великий и благочестивый магистр покинул этот мир. Он управлял этим орденом мудро и справедливо, в соответствии с уставом, в течение двадцати восьми лет. Его ожидает подобающее место в Хрониках.
Один человек отбросил капюшон:
— Сомневаюсь в этом.
Сенешаль вздрогнул. Устав давал каждому брату право бросить вызов. Он ожидал, что битва начнется позже, не во время похорон. Сенешаль повернулся к первому ряду скамеек и взглянул в лицо говорившему.
Раймон де Рокфор.
Коренастый низкорослый мужчина с невыразительным лицом и характером, всегда вызывавшим беспокойство у сенешаля. Он состоял в братстве уже тридцать лет и дослужился до чина маршала, что сделало его третьим в ордене человеком. Вначале, много веков назад, маршал был военным командующим и руководил рыцарями в битвах. Сейчас он отвечал за безопасность, его обязанностью было следить за тем, чтобы существование ордена оставалось тайной. Де Рокфор занимал эту должность уже почти два десятилетия. Ему и братьям, служившим под его началом, была дарована привилегия свободно выходить из аббатства и отчитываться только перед Великим магистром. А сейчас маршал дал понять, с каким презрением он относился к своему ныне покойному сюзерену.
— Выскажи свое обвинение, — промолвил сенешаль.
— Наш покойный магистр ослабил орден. Его политике недоставало мужества и решительности. Пришло время избрать другой путь.
Де Рокфор говорил спокойно, сенешаль знал, как красноречиво он умеет изъясняться. Де Рокфор был фанатиком. Люди, подобные ему, сохраняли орден сильным на протяжении веков, но магистр много раз заявлял, что их польза сходит на нет. Некоторые не соглашались. Так образовались две фракции, одну возглавлял де Рокфор, вторую — Великий магистр. Большинство братьев держали свое мнение при себе, как того требовал обычай. Но междуцарствие было временем споров. Путем обсуждений братья решали, каким путем двигаться дальше.
— Это все, что ты можешь сказать? — спросил сенешаль.
— Слишком долго братьям не было позволено принимать решения. С нами не советовались, наши мнения не принимались во внимание.
— Орден — это не демократия, — заметил сенешаль.
— Я к этому не стремлюсь. Но это братство, в основе которого лежат общие нужды и общие цели. Каждый из нас отдал ордену все, что имел. Мы не заслуживаем того, чтобы нас игнорировали.
Слова де Рокфора возымели действие. Сенешаль заметил, что никто не хочет возразить маршалу и что святость, так долго осенявшая часовню, нарушена. Он почувствовал, что его окружают люди, думающие не так, как он, и имеющие другие цели. В его мозгу звенело одно слово.
Бунт!
— Чего ты добиваешься? — спросил сенешаль.
— Наш магистр не заслуживает обычных почестей.
Сенешаль не дрогнул. Он спросил, как требовал устав:
— Ты требуешь голосования?
— Да, требую.
Устав разрешал голосование по всем вопросам, возникавшим во время междуцарствия. В отсутствие магистра братья управляли сообща. Сенешаль обратился к братьям:
— Кто считает, что наш магистр не заслуживает подобающего места в Хрониках?
Некоторые подняли руки сразу же. Другие колебались. Он дал им две минуты, как того требовал устав. Потом сосчитал голоса.
Двести девяносто один голос «за».
— Больше семидесяти процентов согласны с обвинением. — Сенешаль подавил гнев. — Наш магистр не будет упомянут в Хрониках. — Он не мог поверить, что сказал это. «Прости, мой старый друг». Он отступил от гроба к алтарю. — Раз у вас нет уважения к покойному магистру, вы можете идти. Для тех, кто захочет, я продолжу в Зале Отцов через час.
Братья стройными рядами в полной тишине вышли из часовни. Остался только де Рокфор. Француз приблизился к гробу. На его суровом лице была написана убежденность в своей правоте.
— Это цена, которую он платит за свою трусость.
Больше не было нужды притворяться.
— Ты пожалеешь о том, что сейчас сделал.
— Ученик считает себя магистром? Я с нетерпением жду конклава.
— Ты погубишь нас.