— Слышим нормально! Летим прямо над вами! Красиво идёте, командир!
Шоссе плавно поворачивало вправо. Робертсон собрался отдать команду на остановку, и в этот момент машину тряхнуло. Земля вздрогнула. Вокруг, насколько хватало глаз, взметнулись облака пыли. Асфальт мгновенно покрылся трещинами и складками. Капитан ощутил себя муравьём на коврике, который выбивает деловитая хозяйка.
— Тормози! — запоздало скомандовал он. Водитель уже отпустил акселератор и плавно прижимал педаль тормоза.
Вторая машина вошла в поворот. Её переднее колесо вильнуло на возникшем бугорке, она встала «на два колеса» и на следующей выбоине легла на бок. Водитель третьей машины ударил по тормозам, она пошла юзом и впечаталась бортом во вторую. Высекая искры из асфальта и поднимая тучи пыли, обе машины вылетели на обочину.
— Сдай назад, — скомандовал Робертсон водителю. Тот кивнул и, глядя в зеркало заднего вида, аккуратно подрулил к месту столкновения. Чуть поодаль садился облепленный солдатами вертолёт.
Робертсон выскочил из кабины, постучал по задней двери второго кунга:
— Все целы?
Дверь распахнулась, показался командир группы «Ю-Ай».
— Вроде все.
— Хорошо, — капитан развернулся к вертолёту.
Он ведь должен был подобрать шестерых — откуда эта толпа? Не дожидаясь полной остановки винтов, «толпа» двигалась к нему. Возглавлял её невысокий сухощавый мулат. Приблизившись к Робертсону, он вскинул ладонь к каске:
— Старший лейтенант Салливан, миротворческий контингент ООН.
Капитан представился в ответ. Из вертолёта появились парни группы «Ю-Джей». Они тащили за собой мальчишку со связанными за спиной руками и чёрным матерчатым мешком на голове.
— Спасибо вашим ребятам, капитан. Если бы не они…
— Не за что, старлей, — отмахнулся Робертсон. — На одной стороне воюем.
— Командир! Задание выполнено, третье дитя захвачено! — бодро отрапортовал Яшода.
Капитан снял мешок с головы мальчишки. Тот оглядывался, подслеповато щурясь на солнечный свет. Робертсон, в свою очередь, разглядывал пленника. Вышел, значит. Самоубийца хренов.
— Икари-сан, и зачем было выходить? Вы же собрались уничтожить этот мир, так и оставались бы там, в Еве.
Синдзи одарил капитана угрюмым взглядом исподлобья, но промолчал.
— Этот мир обречён, и вы вместе с ним. Чего тянуть?
— Захотелось досмотреть этот цирк до конца, — тихо ответил он.
Робертсон подавил желание врезать паршивцу по физиономии. А потом ещё раз. И ещё. Но нельзя. Непедагогично. Нет, «дети» тут ни при чём, просто нельзя подавать плохой пример подчинённым.
— Смотрите! — Ковальский показывал вверх, в сторону Токио-3. Над горами поднималось характерное грибовидное облако. Очень светлое, практически белое. Такие облака бывают при подводных взрывах, когда они почти целиком состоят из водяных паров.
— Командир, — в наушниках раздался голос связиста, — штаб в Мисиме требует пленных на допрос. Срочно!
— А что совет SEELE? Ты докладывал председателю?
— Так точно! Они сказали отдать — пилоты без «Евангелионов» им не нужны.
— Вас понял.
Капитан задумался. Не нужны, значит. Похоже, старики из совета уже нашли способ решить проблему. И, судя по спешке, военные и правительство Японии не на шутку напуганы. Не наделать бы им глупостей сгоряча.
Один из бойцов, закурив, предложил сигарету подошедшей Рицко.
— Скажите, капитан, то, что сказала Сорью — правда? — прикурив, Рицко благодарно кивнула бойцу. Тот горделиво приосанился и расправил плечи. Неожиданно для себя Робертсон ощутил лёгкий укол ревности.
— Да. Подполковник Ямамото. Он и генерал Ямадо дружили с детства. Вместе учились — и в школе, и в училище, и в академии. Говорят, даже одновременно сделали предложение одной и той же даме.
— И что? — заинтересовалась Рицко.
— Дама выбрала Ямамото. Как ни странно, они остались друзьями, Ямадо посвятил всего себя службе и быстро сделал карьеру.
— Странно. Я была уверена, что после такого любая дружба может дать трещину.
— Это удивляет многих. Особенно учитывая характер генерала.
— А что он за человек?
— Неординарная личность. Умница, эрудит, талантливый военачальник. Правда, он бывает подвержен вспышкам гнева и агрессии.
Помолчав, Робертсон добавил:
— И ещё — он очень не любит проигрывать. Очень.
Время летит быстро, когда человек счастлив, и тянется медленно, когда ему плохо. Прописная, избитая истина. Её, как и всякую избитую истину, человек вспоминает только тогда, когда ему плохо или когда исправить уже ничего нельзя.