Думал Иван только заночевать в этой хате, а пробыл целый месяц. Поднялся на ноги хозяин и стал приводить в порядок хозяйство. Выздоровела невестка и стала ходить по найму к богатым людям. Старуха ходила за детьми. Из суммы денег, что дал Ивану отец, оставалось чуть больше половины, а путь далек. Надо бы идти, но как эта семья останется? Без коровы не проживут. Уйти - половину дела сделать. И приторговал Иван корову, недорого, за восемнадцать рублей, но сено нужно, а оно дорогое. Все в этом году выгорело. Думал, думал Иван и лучшего выхода не нашел: привел корову, а сено привезли ему по сходной цене, чтобы до весны хватило. В лавке Иван услышал разговор двух женщин:
- И что за человек у Фоминых появился? Совсем его не знают. А он зашел к ним переночевать, да так и остался. Всех на ноги поставил. Днями и корову привел, и сено доставил. Наверное, ангел Божий, надо пойти посмотреть.
И решил Иван завтрашним днем уйти. Вечером сели за стол и открыл Иван в который уж раз Евангелие и прочитал им о потерянной овечке и о драхме, и о блудном сыне. Читал о жизни Иисуса Христа, Который ходил по городам и селениям, не имея где голову приклонить. И все слушали и вкладывали себе в душу каждое читанное и сказанное слово.
- Помню, как я пришел к вам, - сказал Иван.
- И ты поставил сумку на стол, - прослезившись, сказала бабка.
- Нет, ни на стол, на лавку, вот сюда поставил он сумку, - уточнила девочка, ласкаясь к Ивану, в котором она души не чаяла.
- Ну будет, будет, - сказал Иван.
- Так и будет, - заговорил хозяин, - ведь ты научил нас жить, верить в Бога. Ведь забыли мы тогда совсем Бога, только и делали, что о себе думали, а ты показал нам, как надо любить Бога. Не забудем мы тебя и то, что ты сделал нам, вовек! И Бога мы теперь полюбили по-настоящему.
И перед тем, как погасить лучину, Иван пригласил всех встать на колени и горячо, долго молился Богу, благодаря Его за все. Как перед разлукой все плакали, целовали Ивана.
Рано утром, когда все еще спали, Иван ушел в дорогу, ушел по пути, которым вел его Бог.
Глава 18. Кандальные
Из Пугачева Онищенко направился в Сорочинск. Проходя Бузу-луки, он вышел на тракт и увидел арестантов, которых пешим путем гнали на каторгу. Он остановился, пораженный открывшимся ему страшным зрелищем. Шли кандальные тремя партиями по восемнадцать человек. Ноги всех были закованы в кандалы, шли попарно. Между парами находился длинный железный прут, к которому цепями были прикованы руки идущих по обе стороны каторжан. У идущих справа - левая рука, у идущих слева - правая. Онищенко с замиранием сердца смотрел на идущих. Кандалы волоклись по земле, гремели цепи, дорожная пыль покрывала лица и одежду идущих. Блестели глаза, и этот блеск среди пыли и подтеков пота делал взгляд человека диким. Шли медленно, и каждый шаг их говорил о боли и страдании. Шли и старики, и мужчины в средних годах, были несколько совсем молодых. Вели все три партии четыре конвойных солдата: один шел с ружьем впереди в первой партии, второй - после последней, а еще двое шли по бокам средней партии. Сзади ехали две телеги, в одной из которой сидели четверо сменных солдат, а в другой вещи каторжан и двое больных.
Когда мимо Ивана проходила средняя группа, он увидел в ней трех женщин, одна из которых, самая молодая, с трудом передвигала ноги и, как-то изогнувшись, несла на руках годовалого мальчика, несла на правой руке, так как левая, как и у всех, была прикована к пруту. Иван порывисто сделал несколько шагов к идущему сбоку солдату и срывающимся голосом сказал:
- Пожалуйста, разрешите мне взять ребенка. Я понесу, пожалуйста. Она ведь уже не может.
- Не подходи! - угрожающе приподнял солдат оружие.
Женщина страдальчески взглянула в его сторону и беспомощно зарыдала. Слезы она не могла стереть, и они текли по лицу, образуя серые подтеки.
Иван от боли закрыл глаза и быстро пошел к видневшемуся впереди селу. Забежав в крайнюю хату, он обратился к вышедшей женщине:
- Там вон идут арестанты, и женщина с малым дитем. Молочка бы ей бутылочку, ради Христа, подайте, я отнесу.
Женщина всмотрелась, такие не раз проходили перед глазами. Всплеснув руками, она побежала в дом.
- Ребеночек, ах ты, Господи, - выйдя, говорила она, подавая Ивану большую бутылку молока и в тряпке кусочек масла. - Неси, соколик мой. Спаси тебя Господи, неси. Да ты что, деньги? Неси так, голубчик.
Иван почти бегом вышел на тракт и пошел навстречу кандальным. Поравнявшись с передним солдатом, он сказал:
- Вот молоко, масло женщине с ребенком. Разрешите, Бога ради, мне помочь ей поднести. Я рядом идти буду, я никуда не уйду.