И сказал Иван, повторяя последние слова:
- Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне.
И понял Авдеич, что в этот день к нему приходил Спаситель и что он принял Его.
Долго молились в этот вечер Авдеич и его гость. А утром, собравшись в дорогу, Иван крепко обнял старика, и они три раза поцеловались.
- Да сохранит тебя Бог в пути твоем! - торжественно сказал старичок, отирая слезы.
- Нам потому, Авдеич, хорошо вдвоем, что нас соединяет одна Лоза, Иисус Христос. Мы - ее ветви, и если приносим плод, то мы действительно живые ветви.
Глава 22. У Иртыша
Немногим меньше года шел Онищенко от Орска до Иртыша. Тысяча верст - расстояние для нашего хода большое. Кормился он, в основном, сапожным ремеслом. Трудно и непросто было войти в дом, войти в доверие. Места были дикие, не такие, как на Украине или в средней части России. Часто за целый день пути не встречалось ни одного селения, а в тех, что попадались, зачастую не пускали ночевать. Много бродячих людей, много ссыльных, идущих после отбытия срока. А люди разные попадаются: и воры, и недобрые. Нередки были случаи убийства, ограбления, насилия. Это делало жителей недоверчивыми, замкнутыми. И потому Иван старался идти как можно больше, не заходя никуда. А когда уже заходил, если его пускали, то оставался неделю, а то и две. Он сапожничал, входил в доверие, его скоро начинали любить. Он читал Евангелие, хорошо чинил и шил сапоги, вносил так необходимое тепло в души людей.
Два месяца в трудное зимнее время он пробыл в Есиле, в доме киргиза Василя. Василь делал сбрую для лошадей. Иван шил сапоги, и у них хорошо получалось общее дело. Василь ходил в мечеть. Иван никуда не ходил, но каждый день читал Евангелие. Слушали его соседи и заказчики, слушал Василь и принимал все слова Иисуса Христа.
- Так и у нас, верно это, - говорил Василь, слушая Ивана, но дальше не шел.
Казалось, его вера раз и навсегда преградила доступ христианства в его разумение. В жизни он был безукоризненным, дело вел честно, в семье добр и к людям милостив. Только курил трубку и на праздники с друзьями пил водку и тогда песни пел длинные и тягучие. И на молитву вместе с Иваном он не становился. А сам каждый день утром, в обед и вечером в своей комнате постилал коврик, становился на колени и подолгу молча кланялся. В такие минуты бесполезно было его звать, ни за что он не поднимется, пока не окончится время для молитвы.
Вера его была загадкой для Ивана. Вера же Ивана была тайной для Василя. В основном же Бога они понимали одинаково, только в вопросе вечности чувствовалось, на чьей стороне больше жизни. Василь о вечности никогда не думал, земное его тяготило, не было у Василя постоянной радости в жизни, часто он был невесел и как бы опустошен. Онищенко много думал о вечности. Для него она была светом и доброй надеждой, и он постоянно был добр, жизнерадостен, внимателен ко всем.
Много Иван положил семени Евангелия в Есиле. Семена ложились добрые, но почва была сильно затвердевшая, и ранних всходов он не видел. Горячо молился Иван ночами и понимал, что для всхода нужно время, нужен дождь, нужно солнце. А это все в руке Бога.
Вышел Иван из Есиля, не провожаемый вновь найденными друзьями, но это его не огорчило. Он оставил здесь все, чем был богат: слово Евангелия, пример своей жизни. Дело, порученное Хозяином, он делает.
Останавливался он в Алексеевке, в Алтасаре. И вот однажды перед вечером, уставший от дневного зноя и духовного одиночества, остановился он у селения Белогорье на самом берегу Иртыша. Как зачарованный смотрел он на быстро текущие воды большой реки Сибири. Позади - радости и печали, впереди - новый, никогда исхоженный путь. Одно известно: с ним Бог и он с Богом. Может ли быть плохо?
Иван положил на землю сумку, сермяг и прошелся по берегу, сначала по течению, затем против течения. Как хорошо здесь. Хорошо на Днепре, хорошо на могучей, полноводной Волге, а здесь все ново и удивительно. Это начало Сибири, это начало его этапа по Сибирской земле среди самобытных, неведомых ему людей. Читалось ли там Евангелие? Знают ли Иисуса Христа? Иван стал на колени лицом к реке и долго молился.
Темнело. Иван одел сермяг, вскинул на плечо сумку и пошагал в село. Как его примут здесь?
В облике этого села было что-то знакомое, украинское. Только устроено все не из ракушечника и глины, как в Основе, а из дерева. И дома все, видно, недавно поставленные, светлые еще. Только вошел он в село, как навстречу ему вышли две девочки-подростки и прямо направились к нему.