По древнему обыкновению иудеи оплакивали умерших в течение семи дней (1 Цар. 31, 13; 1 Пар. 10, 12; иуд. 16, 24; сир. 22, 11), а иногда даже целый месяц (Чис. 20, 29; Втор. 21, 13). в эти дни печали родные, друзья и знакомые навещали потерпевшее утрату семейство, стараясь доставить ему утешение своим посещением и беседою. из Иерусалима, где, по всей вероятности, было немало родных и знакомых умершего, пришли к осиротевшим сестрам многие иудеи, которые, исполняя добрый обычай, не могли предвидеть, что сделаются свидетелями самого поразительного чуда господа. Мария была внимательною собеседницею гостей, тогда как деятельная Марфа делила свое время между беседою и заботами хозяйственными, и прежде своей сестры узнала, что давно ожидаемый Учитель приближается к селению. не говоря сестре о пришествии того, кто приносил с собою истинное утешение в ужасном горе, она оставила все и устремилась к нему навстречу, чтобы, как изъясняет святитель Иоанн Златоуст, «увидеться с ним наедине и рассказать Ему о случившемся». При виде господа Марфа высказала в немногих словах то, что она чувствовала со своею сестрою со времени горестной потери брата, о чем они постоянно думали и беседовали между собою: Господи, аще бы ecu зде был, не бы брат мой умер. Это не упрек в медлительности, который верующая душа не позволила бы себе сделать Христу, но сожаление, полное покорности воле Божией, проникнутое твердою уверенностью, что Божественный Друг и теперь не оставит скорбящих без чудодейственной помощи: но и ныне вем, продолжала Марфа, яка елика, аще просиши от Бога, даст Тебе Бог. видно, по замечанию святителя Иоанна Златоуста, что она считала господа не более, как «человеком добродетельным и угодным Богу», и что вера ее еще нуждалась в высшем озарении и укреплении. Чудеса спасителя, и особенно прославленное воскрешение дочери иаира (Мф. 9, 25, 26; Мк. 5, 42; Лк. 8, 55) и юноши наинского (Лк. 7, 15, 16), внушали Марфе смутную надежду, что, быть может, и с Лазарем совершится нечто подобное. но то, что было в мысли ее и чего желало сердце ее, представлялось столь великим, что язык немел и не смел выговорить ясно и определенно. и вот, сам Господь, как полновластный Владыка жизни и смерти, с решительностью, устраняющею всякое сомнение, как бы досказывает то, что осталось недосказанным в речи Марфы: воскреснет брат твой. Это обетование, хотя и выраженное в общих словах, было так поразительно, что скорбящая сестра опасается верить близкой радости, чтобы не испытать еще большей печали в случае неисполнения желаемого: она переносит свою мысль к отдаленному времени всеобщего воскресения, ожидая от господа более точного разъяснения того, что им сказано. Вем, – она отвечала, – яко воскреснет брат мой в воскрешение, в последний день. «не в том только было дело, – по замечанию святителя Иоанна Златоуста, – чтобы воскресить Лазаря, но надобно было прежде научить воскресению». с этою целью Господь, сосредоточивая все ожидания Марфы на своем Божественном лице, открыл ей, что источник жизни – основание и корень воскресения – в нем самом и что главное условие воскресения есть соединение с ним посредством живой деятельной веры. Приготовляя Марфу к великому явлению всемогущей силы Божества своего, спаситель постепенно очищал и возвышал веру этой женщины, «еще, – по выражению святителя Иоанна Златоуста, – долу вращавшейся». Аз есмь воскрешение и живот: веруяй в Мя, аще и умрет смертию телесною, оживет, и всяк живый и веруяй в Мя, не умрет во веки, – будет жить вечно в небесах. Емлеши ли веру сему? Прежде воскрешения Лазаря Иисус Христос желал внушить скорбящей сестре его истинное понятие о смерти как перемене бытия худшего на лучшее, так что для верующего нет смерти в том ужасном смысле, какой неверующие привыкли соединять с прекращением телесной жизни. По мысли Богочеловека, и самый умерший Лазарь, веровавший в него и скончавшийся в этой вере, живет в ином лучшем мире, иною лучшею жизнью. святой евангелист умалчивает, поняла ли Марфа это возвышенное учение господа, или же оно осталось для нее до времени прикро-венным, но на последний вопрос благоговейно чтимого Учителя она поспешила ответить таким полным и решительным исповеданием своей веры в него, с которым может сравниться лишь исповедание святых апостолов (Мф. 16, 16): ей Господи, аз веровах, яко Ты ecu Христос, Сын Божий, Иже в мир грядый. сказав это, она пошла возвестить сестре своей о пришествии господа. сам Господь, оставаясь на том месте вне селения, где встретила Его Марфа, не пошел в дом их, быть может, потому, что не желал явиться среди неверующих и враждебно настроенных людей, которые могли своими толками и пересудами вредно подействовать на простые и верующие души благочестивых сестер. там, вне селения, он был ближе к месту погребения Лазаря, и мог прямо и непосредственно приступить к тому делу, для которого пришел в вифанию. Марфа тайно позвала сестру свою, говоря: Учитель пришел есть и глашает тя. При этой неожиданной вести Мария, поспешно встав и никому не сказав, куда и зачем идет, устремилась к тому, от кого чаяла получить лучшее утешение в своем горе. любовь к брату, казалось, навсегда утраченному, тяжесть одиночества и беспомощности, благоговейное почтение к Учителю – единственному Другу, все эти чувства с новою силою наполнили скорбную душу, и Мария, увидев господа, пала к ногам Его и могла сказать только то, что и сестра: Господи, аще бы ecu был зде, не бы умерл брат мой. Поток слез прервал речь ее. Между тем, бывшие в доме иудеи, видя, что Мария поспешно встала и вышла, последовали за нею в том пpeдпoлoжeнии, что она пошла к гробу Лазаря плакать. Эти утешители скорбящего семейства теперь делаются свидетелями одного из величайших чудес Бoжия всемогущества, и, окружив тесною толпою Иисуса Христа и рыдающую у ног Его женщину, сами не могут удержаться от слез. все молчат и плачут, – одни искренне, от полноты чувства, а другие, увлеченные примером и растроганные видом чужого горя.
Человеческая скорбь всегда была близка любвеобильному сердцу господа Иисуса Христа. При виде неутешно плачущих сестер Лазаря и сочувствующих им иудеев, он и в себе «выказывает то, что было свойственно Его человеческой природе» (свт. Иоанн Златоуст). Что представлялось чистейшей душе Человеколюбца в это время общих слез, ведомо Ему единому. Перед ним был новый разительный пример владычества смерти, которое она получила над человеческим родом вследствие прародительского греха (Рим. 5, 14, 15). а посему, в слезах, пролитых о Лазаре, не зрел ли он все слезы, проливаемые человечеством на земле, начиная с первого поражения смертью и оканчивая последним днем мира? и в этой глубокой печали близких лиц о горестной утрате не чувствовал ли он того жала смерти (1 кор. 15, 55), которое продолжало уязвлять слабое естество наше? к скорбному чувству, объявшему душу сердцеведца, не могло не примешиваться также чувство жалости, гнева и негодования, когда он, читая в будущем, знал, что значили эти слезы иудеев. он видел, что между плачущими кроются злые враги Его, которые воспользуются величайшим чудом Его для того, чтобы постановить решительный приговор о смерти Его (Ин. 11, 47–55). По сказанию святого евангелиста, Господь запрети духу и возмутися, но, тотчас сдержав смущение, спросил: где положи-сте его? – спросил, замечает святитель афанасий александрийский – «по человечеству, чтобы воскресить по Божеству: с человеками не знает, как человек, по Божеству же, как во отце сущее слово и Премудрость, знает и ничего нет сокрытого от вeдeния Его». в действиях господа при воскрешении Лазаря, по выражению церковных песней, ясно видно «сугубство существ» Его: «не неведый яко Бог, уведети вопрошал, яко человек». По словам святителя Иоанна Златоуста, он «не хочет сам по себе приступить к совершению чуда, но хочет все узнать от других и сделать по их просьбе, чтобы освободить чудо от всякого подозрения», или, как еще яснее говорит преподобный Ефрем Сирин, хочет от самих иудеев «получить удостоверение в погребении его и потом уже воззвать его к жизни: Премудрый связал их собственным их показанием, что действительно предали они гробу, чтобы, когда воззовет и воздвигнет мертвого, и они стали свидетелями его воскресения». Присутствовавшие поняли вопрос Иисуса Христа в том смысле, что он желает излить скорбь свою над самым гробом любимого друга и спешили ответить: Господи, прииди и виждь.
На пути к тому месту, где был сокрыт прах Лазаря, Богочеловек молчал и внутренне скорбел. Хотя он и предвидел предстоящую радость воскресения умершего, но эта радость была еще неведома скорбным сердцам присутствовавших, а посему человеческая природа Его продолжала сострадать страждущим. тихие слезы текли из очей Его: это были слезы «законом естества, уверяя плоть, юже вос-приял» Господь. он поучал нас своим примером, чтобы мы, оставаясь в пределах естества, «переносили скорбное честно и благопристойно: пролив слезы над другом, и сам показал общительность человеческой природы, и нас предостерегал от излишеств, вразумив, чтобы мы и не расслабевали в страстных движениях, и не с бесчувственностью встречали скорби» (свт. василий великий). но для иудеев слезы спасителя послужили поводом к пересудам. Виждь, како любляше его, говорили одни, а другие прибавляли: не можаше ли Сей, отверзый очи слепому, сотворити, да и сей не умрет? Это злобное замечание, в котором упоминалось о недавно совершившемся исцелении слепорожденного с оттенком недоверия, и притом в виде возражения против чудотворной силы господа, наполнило сердце Его новою скорбью. слезы прекратились, но во взорах, движениях, во всем внешнем виде заметно было, что душа Его внутренне страдает.