— Как вас зовут?
Несколько мгновений спустя последовал ответ. Доктор записал.
— Дрались на дуэли?
Эварист кивнул.
— Хотели бы повидать священника?
Эварист медленно покачал головой.
— У нас молодой священник, очень чуткий человек. Сочувствует республиканцам. Может быть, хотите?
Эварист еще раз качнул головой.
— Хотите ли увидеться с кем-нибудь?
Эварист кивнул.
— Сегодня вы чувствуете себя неважно. — Врач помолчал. — После того, что вы перенесли, это естественно. Завтра будет лучше.
Эварист улыбнулся. Ему хотелось показать доктору, что он все понимает.
Врач, казалось, был в затруднении.
— Если хотите увидеть кого-нибудь из друзей или родных, — с расстановкой произнес он, — скажите. Я пошлю за этим человеком. Но только кто-нибудь один, и очень ненадолго. Вы знаете, кто вам нужен?
— Да.
— Имя и адрес.
— Альфред. Брат. Бур-ля-Рен.
— Альфред Галуа. Бур-ля-Рен, — записал врач. — Не беспокойтесь, я сделаю все, что в моих силах. Сейчас же отправлю письмо со специальным посыльным. Постарайтесь не волноваться. В данный момент сделать ничего нельзя; лежите спокойно, и все. Сестра Терез последит, чтобы у вас было все, что нужно. Через несколько часов ваш брат будет здесь.
Эварист улыбнулся врачу:
— Спасибо. — И, чтобы показать, как он благодарен, заставил себя добавить: — Большое спасибо.
Альфред и сестра Терез стояли у. кровати Эвариста. Сестра указала на стул:
— Доктор дает вам только пять минут. Волноваться нельзя ни вам, ни больному.
Альфред нервно вытер глаза платком. Эварист ясно улыбнулся брату. Лицо Альфреда было искажено страхом и болью. Вдруг напряженное выражение сгладилось, брызнули слезы.
— Кто это сделал, Эварист? — вырвалось у него. — Кто?
Очень медленно, останавливаясь на каждой фразе, а то и на каждом слове, Эварист еле слышно ответил:
— Много говорить не могу. Некогда. Королевская полиция. Я не стрелял. Все в тумане. Секунданты бросили меня. Путается все. Кто виноват? Кто прав? Не знаю. Темно… не понять. Tenebris involuta, тьма.
— Кто сделал? Скажи! Клянусь, я отомщу.
Эварист качнул головой.
— Нет, Альфред. Мстить не надо.
В голову пришли слова, которые он уже слышал очень давно. Вспомнился даже звук голоса, произносившего их. Он силился повторить их Альфреду такими, как слышал сам.
— Не питай ненависти к людям. Виноват политический строй. Не отдельные люди. Не мсти. Мести не надо, Альфред.
Я должен сказать тебе… Это важно. Рукописи по математике. В моей комнате, на столе. Письмо к Шевалье. И тебе. Обоим. Альфреду и Огюсту. Позаботьтесь о работах. Пусть их узнают. Это важно.
Он почувствовал облегчение и стал слушать, как отвечает Альфред.
— Клянусь, сделаю, — горячо сказал брат. — Сделаю все. Клянусь, они будут напечатаны, признаны. Клянусь, что если нужно, я посвящу этому всю жизнь.
Он снова, еще сильнее, залился слезами. Эварист поглядел на него с состраданием. Очень медленно, отрывая от себя каждое слово с нарастающей болью, сказал:
— Не плачь, Альфред. Мне нужно собрать все мужество, чтобы умереть в двадцать лет.
Чтобы унять рыдания, Альфред вцепился зубами в платок, засунул его себе в рот.
Вошел врач, погладил Альфреда по голове, взял за руку.
— Теперь нужно уйти.
Альфред не противился. Они вышли.
— Я его врач. Это я написал вам.
Теперь Альфред рыдал не сдерживаясь.
— Вы не знаете, что это за ужас. Мой брат — великий математик. Великий человек. Великий патриот. Вы должны его спасти, обязаны. Королевская полиция — вот кто его убил. Полиция короля. Он мне сказал. Он не стрелял. Сказал мне сам, с последним вздохом. Спасите. Мой брат — великий математик.
Не отвечая, доктор ласково погладил его по руке.
— Скажите, есть надежда? Хоть какая-нибудь? Должна ведь быть. Было бы слишком жестоко, слишком, если бы он… — У Альфреда не хватило мужества кончить. Он повторил: — Скажите мне, доктор, есть надежда?
Сколько раз слышал врач тот же вопрос — по-разному сказанный, но всегда тот же самый! И сколько раз отвечал на него, так же, как и сейчас:
— Пока есть жизнь, всегда остается надежда.
— Нет, скажите правду. Правду, доктор. Есть ли надежда?
— Мало, — прошептал врач.
Четверг, 31 мая 1832 года
В десять утра врач вошел в палату, пощупал пульс. Сестра Терез стояла по другую сторону кровати.
— Пульс очень слаб. Он умирает.
Эварист чувствовал, что с ним говорит, держит его руку тот, кто всегда любил его. Прикосновение руки наполняло его ощущением блаженного покоя. Чья это рука? Чей голос? Нежный, успокаивающий. В детстве казалось, что у ангелов такие голоса. Но чья же рука? И голос? Что за вопрос! Как он их сразу не узнал? Это так просто, так невероятно просто, так очевидно. Конечно, это отец. Как ясно доносится каждое слово!