— Пока этот дом стоит, он будет домом для вас и для всех детей, которых вы решите иметь, — заявляет тетя Лена серьезно, даже улыбка у нее меняется. Впрочем, лишь на миг. — Если решите. Так, смотри, можно травы, и чуть магии, но как бы ты не забывала о них. А можно что-нибудь зачаровать, что на тебе постоянно, но ограниченно не по времени или по заряду, а просто чтобы снять можно было, и это посложнее. Может быть, есть еще другие способы, я попробую найти. Пока еще немного так попредохраняйтесь, ладно?
Это правда смущающе, говорить на эту тему с тетей Леной, которая ей как мама, и которая ее возможным детям будет бабушкой. Будущим детям, поправляет себя Саша, сон снова вспоминая. Наверняка такое будет. Чашку с чаем, не опустевшую даже наполовину еще, она отставляет, чтобы пересесть на подлокотник кресла, в котором тетя Лена сидит, и обнять ее. Ответные объятья такие же крепкие, теплые и любящие. Можно закрыть глаза и представить себе, что она снова маленькая девочка, которую любят все вокруг. До попытки родителей оградиться от нее и оградить ее от них, до нового города, где никто не знаком, до уверенности в том, что ее предали, а может, и просто без этого. Может быть, в каком-то другом варианте развития событий все было бы иначе, все пошло бы по-другому, и родители не испугались бы, и в Москву привезли бы ее целенаправленно, и объяснили бы ей, почему оставляют надолго, и они бы созванивались постоянно, и встречались бы часто, и… Нет, не надо думать об этом всем. У истории нет сослагательного наклонения, прочитала она как-то раз. Если бы, да кабы, да вот только ничего из этого не было, а если и будет, то уже иначе. В конце концов, ей ведь больше не одиннадцать. В конце концов, в одну реку дважды не войти, и об этом она уж точно не жалеет. Новый опыт должен быть окончательно новым.
Чай она все-таки допивает потом, тетю Лену в щеку целует, прежде чем выйти, чашку свою моет как-то даже излишне старательно, прежде чем выключить, наконец, воду. В комнате у нее — они все еще имеют отдельные комнаты, и спят, по настроению, то у него, то у нее — Ваня уже сидит, выбирая фильм. К моменту, когда они его досмотрят, им лучше бы уснуть. Завтра все-таки понедельник, и вставать сложнее с каждым днем, с каждым все более поздним рассветом, тем более когда за окном хмурый октябрь.
— Ванюш, — она его со спины обнимает, лбом тыкается коротко между его лопаток, но тут же голову поднимает, — что бы ты сказал, если бы я сказала, что у нас будет ребенок?
Счастьем он вспыхивает настолько, что светится весь. Есть в его сиянии и немного неуверенности, и даже страха, это видно в его глазах, но счастье неподдельное, и от этого тепло.
— А ты…
— Пока нет, — она головой качает, улыбается. — Мы же хорошо предохранялись, Ванюш. Просто мне снится уже не в первый раз, что я беременна. И я точно знаю, что это твой ребенок.
Ноутбук отставив в сторону, он ее тянет к себе на колени, целует легко куда-то в ключицу. Щекотно и приятно.
— Я бы очень хотел, чтобы у нас был ребенок. Но мы еще не совсем самостоятельны, зай. Если будет, конечно, из кожи вон вылезу, чтобы у тебя и детей было все, что надо, но хотелось бы быть немного более готовым. Подождешь?
Ну вот не хитрюга ли, скидывать на нее все, будто ей больше всего надо! Нет, не так это, видно и по его мечтательной улыбке, и по тому, как он ее к себе прижимает. Когда у них когда-нибудь будет ребенок, это будет ее единственный конкурент за любовь Вани, это Саша знает точно. Единственный, если будет один. Если больше, то, конечно…
— Мне тетя Лена сказала, что поможет с этим, — делится она. — Так что можешь не беспокоиться, она не спешит с тем, чтобы стать бабушкой, и поможет реально.
Ваня вместо ответа на это ее целует, примерно так же, как несколько часов назад, при девчонках. Разве что девчонок тут больше нет, да и вообще никого другого, кроме них, и зачем сдерживаться? К тому времени, как они вспоминают о том, что хотели посмотреть фильм, им бы пора уже спать.
В конце концов, фильм и завтра посмотреть можно.
========== Глава 39 ==========
Может быть, если бы она была единственной такой, или если бы это было не впервые, Сашу бы и мучили угрызения совести, но ни единой мысли по поводу того, какая она плохая, не возникло у нее, когда она вместо кабинета ОБЖ уверенно свернула в противоположную сторону, к выходу. Пятница, в конце концов, и ей правда жаль тех, кто учится в субботу, но как же хорошо не быть среди них! И как хорошо, что не среди них Ваня, который, свалив пораньше из университета, уже ждет ее с сумками с вещами, приготовленными с вечера. Она его в щеку целует коротко, забирая свою сумку — он пытается ее ей не отдать. Чего это он?
— Нет, ну наглеж, — не выдерживает он молчания, наконец. — Мало того, что не целуешь нормально, так еще и сумку отобрать пытаешься. А она тяжелая, уж ты-то должна знать, сама ее собирала.
На его возмущение почти смешно смотреть. Ваня вообще забавный, когда возмущается беспочвенно. Сумку у него Саша все же отбирает, но тут же пользуется тем, что у него освободилась рука, чтобы свои и его пальцы переплести. Недовольство его тает быстрее летнего утреннего тумана.
— Если я тебя сейчас буду нормально целовать, это затянется надолго, а нам на поезд успеть надо, — заявляет она ему, тянется, чтобы еще раз в щеку коротко чмокнуть, и тянет его за собой после этого. — Иначе плакали наши билеты. Давай, нам туда еще добраться надо. Не тормозим.
— Никогда не замечал за тобой такой торопливости, — жалуется картинно Ваня, парой шагов с ней поравнявшись. Руку ее он явно отпускать не собирается, и это ей очень нравится — они, идущие довольно быстро, вряд ли выглядят прогуливающейся парочкой, но куда-то спешащей парочкой — запросто.
— Это потому что у меня редко есть причины торопиться, а когда они есть, ты не обращаешь на это внимания, — смеется она коротко. — Давай, автобус-метро-Сапсан. Готов к путешествию?
На машине вышло бы дольше намного — они едут не на машине по итогу. Ей больше времени хочется провести с родителями, а ему не хочется с ней расставаться, если есть возможность этого не делать, да и с родителями ее он вроде бы ладит хорошо, так что почему бы и нет? Да и мама обронила будто бы невзначай, мол, Ваньке твоему тоже место найдем, если вы не захотите проводить выходные порознь. Все-таки мама многое понимает, может, даже больше, чем могло бы показаться. И Саша, если уж на то пошло, вовсе не считает, что это плохо. Да и с чего бы ей?
Белые питерские ночи закончились уже давно, на дворе октябрь, и когда Сапсан останавливается на Московском вокзале, за его окнами уже совсем темно. Саша, в дороге задремавшая, от Вани нехотя отлепляется и зевает широко, рот ладошкой прикрывая в последний момент. Ваня смеется, с багажной полки их сумки берет, обе их себе на плечо вешает, и тянет ее за собой, пальцы их сплетая уже будто бы и по привычке. Будто уже на автомате. Ей кажется в такие моменты, что он в нее влюблен не меньше, чем она в него, и от этого страшно немножко — неужели она заслуживает? Еще страшнее предположить, что не заслуживает, но он все равно любит.
Заслуживает ли Ваня ее любви, она даже не думает. Разве это надо заслуживать? Даже если да, он заслужил быть любимым уже тем, что он есть тот кто он есть. Саша в своих мыслях сама путается, когда доходит до них, и на этот раз снова, как и в предыдущие разы, решает об этом просто не думать. Просто Ваня хороший. Просто Ваня заботится о ней, и он делает это явно искренне. Просто она любит его, и все тут.
От метро идти недалеко, в кармане лежат ключи, но в дверь лучше позвонить. На всякий случай. Открывать явно идет папа — шаги тяжелые, и Саша чувствует себя снова маленькой, как до того, как она стала странной, а потом стала ведьмой, как тогда, когда в дверь звонили, и папа открывать шел, а мама ругалась шутливо, что он топочет, как слон, того и гляди, пол проломит и к соседям снизу провалится. Когда ей было года три, она и правда верила, и жутко боялась, не столько того, что папа дырку в полу проделает, сколько того, что это же падать далеко, а вдруг под дыркой не будет дивана или кровати, и он ударится. Пол, впрочем, целый до сих пор, а у папы улыбка широкая и радостная, и когда он ее ловит в объятья, а она у него на шее виснет, ощущение дома совсем как в детстве.