в карман Сережа Ефимов. Быстро пройдя две веревки до Западного гребня, они вышли на него и повернули к вершине, так же как и первая двойка, не оставив метки у поворота. Впрочем, возможно, ночью они бы и метки не нашли. Временами луну затягивало облаками, и снежная крупа неслась с неба...
Выйдя на связь где-то после шести часов вечера, Тамм узнал от Туркевича, который нес рацию, что их двойка уже в пути.
В это время Балыбердин с Мысловским продолжали мучительно медленное движение вниз. Холод и невыносимая жажда донимали альпинистов, особенно Балыбердина, который дышал сухим "забортным" воздухом. Шел тринадцатый час после выхода их из пятого лагеря.
Они взошли, а вернуться--получалось плохо. Наступала их четвертая ночь на высоте выше 8000 метров. Две они провели на 8250, одну на 8500. А эту? После просьбы Балыбердина принести кислород и горячее питье прошло еще часа полтора, а спустились они хорошо если метров на сто.
Связавшись с Таммом, Балыбердин усталым голосом сказал:
Мы ничего не знаем, как вы там внизу, что
решили?
Володя,--ответил Тамм,--минут двадцать на
зад к вам вышла двойка с большим набором
медикаментов, кислородом, питьем.
Там, под вершиной, в темноте, холоде, вымотанному до изнеможения Бапыбердину пришла мысль, которую он, как только это стало возможным, записал в дневнике: "Мне на помощь пришла группа, которую я когда-то ("когда-то" --это было всего неделю назад, но время для них уплотнилось) назвал хилой командой и высказывал сомнения в их надежности. Жестокий урок!"
Бершов с Туркевичем приближались к месту встречи, но где это место--они не знали. Пока они шли по гребню вверх, но где, за каким "углом" находилась первая двойка, они не представляли. Иногда они видели следы на снегу, потом теряли их.
Двойка имеет рацию?--спросил Балыбердин
Тамма.
Да,--ответила база.--Володя! Если ты в со
стоянии двигаться с открытой рацией, то двигайся с
открытой рацией.
Но Балыбердин ответил:
Вообще-то это сложно. Если они к вам обра
тятся,--сказал он прерывистым голосом,--скажите,
что маршрут наш проходит так: если идти от них,
снизу, то все время надо брать правее и по самым
верхушечкам гребешков. Не нужно брать влево.
Как ваше самочувствие и как вы спускаетесь?
Какой темп спуска?
Спускаемся очень медленно. Все-таки спуска
емся, работаем потихонечку... Постоянно идет снег,
видимость сто метров.
Туркевич с Бершовым все переговоры слышали и по голосу почувствовали, что Володя очень устал. Они шли в кошках по заснеженным скалам. Прошло более двух часов со времени выхода из лагеря V двойки Бершов--Туркевич.
"Сообщение о выходе Туркевича с Бершовым,-- запишет в дневнике Володя Балыбердин,--с одной стороны, обрадовало, с другой--мы, видимо, совсем расслабились. Пожалуй, и соображал я плохо, так как прошел мимо собственных кошек, вместо того чтобы надеть их: очень не хотелось снимать рукавицы на таком морозе. Одна рукавица была сильно порвана, рука в ней мерзла, потому я постоянно менял рукавицы местами...
У Эдика кончился кислород".
Связанные единой судьбой, Балыбердин с Мысловским продолжали свой мучительный путь. Без кислорода, с подмороженными руками, обессиленный, Мысловский чувствовал себя чрезвычайно тяжело. Чудовищным усилием воли он заставлял себя двигаться--доказывал и себе и Балыбердину свое место в связке. Балыбердин, обессиленный бескислородным восхождением и тяжелым спуском, тем не менее шел большей частью вторым, страхуя идущего впереди Мысловского, который выбирал маршрут. Даже при этих почти запредельных для жизни нагрузках они сохраняли способность реалистически мыслить, хотя сначала Мысловский считал, что вызов на помощь группы Иванова не был необходим, что они могли дойти до лагеря V сами.
Балыбердин, наоборот, утверждал и утверждает сейчас, что сделал правильно. Трезвая оценка своих возможностей--один из признаков здоровья и высокого класса. Возможно, не будь снега (они ведь оба были без кошек) и свети все время полная луна, они сохраняли бы шанс дойти и выжить, но на Эвересте надо рассчитывать только на себя, на свои возможности не при благоприятных, а при экстремальных условиях. При экстремальных условиях Балыбердин с Мысловским до лагеря V сами могли и не дойти... Впрочем, не будем домысливать ситуацию.
Итак, Мысловский спускался первым, за ним страхуя Балыбердин. В одном месте Эдик по ошибке или в поисках лучшего пути уклонился от маршрута метров на тридцать влево, и Володя долго не мог сползти за ним... Дело в том, что спускаться последним свободным лазанием сложнее, чем подниматься первым. Там перед глазами зацепки и есть возможность забить крюк или завести страховочную веревку за выступ--здесь и крюк и выступ останутся позади. У спускающегося первым надежная верхняя страховка, можно воспользоваться веревкой; последний лишен этих преимуществ, он идет лишь с нижней страховкой. Первый может пройти хоть по гладкой стене, второму нужен путь, где он мог бы хоть за что-нибудь цепляться.
Сойдя кое-как Балыбердин увидел, как ему показалось, две фигуры .в сотне метров ниже. Он сообщил базе, и Тамм, хотя все, кто был в радиорубке, сомневались в этом, объяснил, что Володя видит двойку. И Туркевич сомневался.
В этот момент связь с базой была нормальной. Через несколько минут он снова вызвал тех, что на Горе. Но рации молчали. Он причитал:
-- Миша, Миша, Володя, Володя. Ответьте...--И снова: -- Ответьте! Миша, Володя! База на приеме...--Потом, спустя некоторое время:--Вы спускаетесь вниз или нет? Все вчетвером спускаетесь?
61
Как хотелось ему, как было бы спокойно, если бы они сказали--спускаемся... Судьба Бершова и Туркевича, их жертва Горы его сейчас не занимала, да и не могла занимать. Тамм понимал, что если, начав спуск в половине четвертого вечера, Мысловский и Балыбердин в девять часов встретились с Бершовым и Туркевичем всего метрах в ста пятидесяти от вершины, значит, самостоятельный их спуск в лагерь V чреват осложнениями...
Когда по предположению Тамма двойки должны были встретиться, он вновь вызвал Эверест:
-- Миша, Миша, Володя, Володя. Если все в
порядке, вы вчетвером спускаетесь вниз, скажи
несколько раз: четыре, четыре, четыре,-- и мы
поймем, что все в порядке и вы спускаетесь вниз
все четверо...
Но Гора не отвечала...
Бершов с Туркевичем подошли к двойке в девять вечера, предварительно отозвавшись на голос в ночи. Теплого компота и еды было не так уж много, но был и кислород, и окончание одиночества.
Они стояли не двигаясь, поджидая пришельцев.
Бершов спросил Мысловского, как он себя чувствует, и тот с трудом проговорил: "Нормально". Балыбердин: "Плохо, устал, вымотался". Потом они попили, перехватили "карманного питания" (немного, если честно-- "три инжиринки на двоих--и все",--замечает Балыбердин). Туркевич надел кислородную маску Эдику, Бершов -- Володе.
То, что Мысловский был без кошек, они знали -- его кошки упали в пропасть вместе с рюкзаком, но отсутствие кошек на ногах у Бапыбердина их удивило. Потом они, как и сам Балыбердин, поняли, что Володя прошел мимо кошек, лежавших на его пути с вершины, не случайно--это было следствием усталости. Отсутствие достаточного количества кислорода, считают медики, при длительном пребывании без маски на такой высоте может привести к тому, что человек начинает хуже соображать, забывать, что делал, неправильно оценивает время и расстояние... Альпинисты рассказывали, что скорость работы без кислорода падает раза в два по сравнению с работой при потреблении двух литров газа в минуту, что сильно мерзнут конечности, что от сухого морозного воздуха и усиленной вентиляции горло воспаляется настолько, что становится невыносимо больно проглатывать собственную слюну, как будто глотаешь битое стекло, что садится голос, становясь слабым и хриплым.
Две двойки стояли друг против друга.
Сколько до вершины? -- спросил Бершов.