Заслуга Шпаро в том, что он нашел "спонсора" (так называют фирму или частное лицо, которое, субсидируя теннисный, или лыжный, или автомобильный турнир, использует спортивное действие для рекламы). Спортивное значение похода мне представляется не слишком большим. Во-первых, шли они по льду с дополнительными забросками. Чего не хватает--закажи и получишь. Во-вторых, дойдя до условной цели, они были сняты самолетами, а не вернулись назад. Это, правда, я уже отвечал на первую половину вопроса Голодова.
В отличие от восхождения на Эверест или любой иной восьмитысячник, где с каждым шагом путь становится труднее (все меньше кислорода, все ниже температура, все сильнее ветры), при восхождении на полюс условия в начале и в конце пути примерно равные. Это ведь на глобусе полюса имеют крайние точки--самая верхняя и самая нижняя, а в жизни--это бескрайнее плоское поле.
С полыньями, с торосами или без них. И что вдоль берега, что в глубь океана--сложность приблизительно одна. Долго идти--тяжело.
Есть и другие различия. Лыжный маршрут от произвольной точки к условной нельзя назвать "логичным". И еще. Вершины Эвереста невозможно достичь никаким иным способом, кроме как влезть самому. И никаким иным способом ее не покинуть, кроме как сойти самому (в нашем маршруте) или на руках товарищей (разве что теоретически). Никакой прогресс не может заменить человека на Горе. Ни вертолет, ни самолет не смог бы спустить Онищенко с высоты 7300 (а ведь до вершины еще полтора километра по высоте), а снять со льдины больного или уставшего можно в любом месте пути.
Так я отвечал Голодову, тем самым признавая, что альпинисты в период их работы на Горе из-за отсутствия информации уступали высокоширотным туристам в популярности у журналистов, а следовательно, и читателей. Но теперь, по достижении результата, люди, сопоставив события, должны воздать альпинистам должное.
-- Та то--цацки,--сказал Туркевич.
А Сережа Ефимов взял гитару, на которой расписались все участники гималайской экспедиции: "...Ах оставьте ненужные споры..."
Я пошел искать Евгения Игоревича.
Может быть, я не прав, может быть, у Димы Шпаро есть высокая идея, а реклама и ощущение себя героем ("Твой полюс")--это вещи, неизбежно сопутствующие делу неординарному. Неужели и эти, которые сидят сейчас и считают "та то--цацки", или хотя бы кто-то из них, поднимут себя над другими, найдя удачного спонсора?
Тамм сидел в палатке и при свете фонаря перелистывал бумаги. Близилась пора всяческих отчетов и ответов.
В Катманду кто-то в посольстве мне сказал: "Тамму еще предстоит объясниться за свои решения". Тогда вечером в зеленом лагере я спросил, за какие решения ему предстоит объясняться. Он улыбнулся, отчего вся его суровость моментально улетучилась, и сказал:
-- Видимо, за Мысловского.
Мы помним, что по плану после третьего выхода все группы должны были спуститься на отдых. Решено было, что отдыхать альпинистам полагается не менее десяти дней с посещением Тхъянгбоче. Природа вблизи монастыря живая--птицы, цветы, зеленая трава. После неприветливых камней, льда и снега это был подарок. Но этот подарок мог достаться не всем. Увидев, что план в связи с болезнями, скверной погодой и недоработкой выполнен быть не может, Тамм предложил Иванову с товарищами выйти на обработку дороги до пятого лагеря с возможным выходом на вершину. Думаю, Тамм понимал, что после пятидневного в базовом лагере отдыха группа Иванова, только что вернувшаяся с обработки маршрута до 8250, в лучшем случае установит лагерь V на 8500. На вершину им выйти едва ли хватит сил, но начальник экспедиции
47
настаивал, забывая, что то, что понятно ему, понятно и Иванову. О том, чтобы вытащить из ивановской колоды пару тузов, показавших себя виртуозами на отвесных подступах к лагерю 8250, не было даже мысли. Иванов не даст рушить четверку, да и Туркевич с Бершовым зададут вопрос: если двойка, то почему не Мысловский с Балыбердиным? И сами (Туркевич здесь скажет за двоих] ответят на этот вопрос--за ними не зержавеет.
Группа Валиева, как и Иванова, тоже устала и тоже отказалась идти ставить пятый лагерь. Кроме того, они хотели подождать Ильинского, отдохнуть и всем вместе штурмовать вершину.
Оставался Мысловский с Балыбердиным. Мы уже говорили, как возникла идея идти устанавливать лагерь V вдвоем. Теперь эту идею предстояло осуществить. Тем более, что это был единственный выход из создавшейся ситуации. Овчинников предложил обдумать вариант работы двойкой Мыслов-скому, который был уже подготовлен Балыбердиным к принятию решения.
Может быть, мое построение несколько искусственно, но весь ход событий наталкивает на мысль, что это был тот самый момент, когда Эдуард мог и должен был помочь Евгению Игоревичу, равно как и Анатолию Георгиевичу и всем остальным. За хлопоты и выговоры, связанные с отменой залретов выходить Мысловскому на высоту, надо было расплачиваться.
Никто не требовал платы, но Мысловский, как альпинист, как товарищ Таима и Овчинникова, не мог, мне кажется, не испытывать чувства долга перед этими людьми, которые, оказавшись в сложной ситуации, рассчитывали на него. Это был час Эдуарда Мысловского. Он пришел с Овчинниковым к Тамму сказать, что готов идти с Балыбердиным на установку пятого лагеря.
-- С выходом на вершину,--добавил Овчинников.
Отвлекаясь от разговора с Таммом. я вспоминаю реакцию Владимира Балыбердина на предложение после возможной установки лагеря выйти на вершину. "Я почувствовал себя идущим по канату над пропастью fa я не умею ходить по канату)... Если будет идеальная погода... если окажется не слишком сложным участок между четвертым и пятым лагерем,., если Эдик будет себя нормально чувствовать (в себе я не сомневался), то мы сможем взгромоздиться на самый верх. Если нет, то второй возможности нам не дадут.,
Тамм понимал, что двойку нужно поддержать, после чего был разработан план. Он включил уже целую обновленную программу финальной части экспедиции. Первоначально предполагалось, что вслед за Мысловским и Балыбердиным пойдет группа Валиева, но потом решили, что четверка лучше тройки (перед выходом наверх Ильинскому надо было отдохнуть, поскольку он позже других вернулся в базовый лагерь), и вслед за первой двойкой теперь должна была идти команда Иванов--Ефимов, Бершов--Туркевич.
Балыбердин, узнав об этом, заметил Тамму, что считает тройку алмаатинцев гораздо надежнее
хлипкой команды Иванова. Ах, если б знал Балыбердин в ту минуту, как повернется дело, если бы знал, что именно эта перестановка, возможно, сыграет самую решающую роль в его и Мысловского жизни.., (Хотя нет сомнений, что и команда Ильинского--Валиева, и любая другая не оставили бы товарищей в трудной ситуации одних... Но мы забегаем вперед.)
По плану Тамма Мысловский с Балыбердиным должны затащить необходимый им для жизни минимум в четвертый лагерь, обработать маршрут между четвертым и пятым лагерями и затем поставить палатку.
-- На этом их основная задача кончалась,-- говорил Тамм.-- Если они чувствовали силы и возможности, то тогда начинала действовать система поддержки.
Обработав маршрут до 8500 и установив палатку лагеря V, двойка должна была сойти в лагерь IV (8250], куда группа Иванова должна была поднести штурмовой кислород, и вернуться в лагерь 111 (7800) на отсидку. Третий лагрь был в этой круговерти опорным (кстати оказалось его обустройство), В дальнейшем схема до заброски кислорода штурмующим должна была сохраниться. Пока группа Иванова отсиживалась бы перед штурмом, следующая четверка должна была забросить для них штурмовой кислород на 8250 и уйти в лагерь III. Следующая за алмаатинцами четверка Хомутова повторила бы операцию с заброской баллонов в четвертый лагерь и пошла бы в лагерь III на отсидку, пока бывшие его хозяева шли на вершину. Замыкали бы всю эту "кардиограмму" Шопин с Черным. Каждая последующая команда обеспечивала кислородом предыдущую.
Эта схема требовала высокой точности и тщательности в выполнении, но зато давала возможность в короткий срок подняться всем участникам экспедиции (теоретически].