Во время маленькой паузы дверь в палату открывается и громоподобным голосом женщина в белом халате вещает:
- Градова! На анализы!
И это так неожиданно, что я даже не успеваю прикрыть рукой динамик в телефоне.
- Мам… - выскакивает оттуда обеспокоенный Маришкин голос, - какие анализы? Ты где вообще? Что случилось?
Моя бойкая девочка сыплет вопросами, не дожидаясь ответа, требуя немедленно сообщить, где я сейчас нахожусь, а на мои отговорки и попытки отшутиться грозит попросить Мишку пробить меня по базе всех медицинских учреждений города. Я не знаю, возможно ли такое, или это просто шантаж из лучших побуждений, но говорю ей все как есть, сбрасывая с души мешок тревоги. В конце концов, она рано или поздно все равно об этом узнает…
Марина слушает внимательно и даже ни разу не перебивает, что удивительно, а потом интересуется, когда назначена операция. Я сообщаю ей, а она расстреливает меня в упор своим вопросом:
- Тебе наверное страшно, да, мам?
- Да, малышка, очень, - признаюсь я как на духу.
- А папа знает?
- Да.
- И… Что?
- И… Ничего…
Мы обе молчим, понимая очевидные вещи. Моя девочка уже выросла, и я не вижу смысла маскировать под правду удобный ответ.
- Мам, ты только не волнуйся, слышишь? Мы с Мишкой приедем завтра!
- Не нужно, Мариш. Спасибо, но не нужно. Я справлюсь. – Повторяю, как мантру, объясняя дочери все то же, что и Лёне в позавчерашнем телефонном разговоре.
- Хорошо! – Говорит она и отключается. А через пару часов вваливается в мою палату вместе с братом, соком и апельсинами. И как только узнала, где я, ведь я не называла ей адрес!
И я понимаю, что то был вовсе не шантаж…
Мы болтаем обо всяких пустяках очень долго, но, когда сын отлучается, дочь, не ходя вокруг да около, уточняет:
- Миша рассказал про съем квартиры. Вы с папой разъехались? Что между вами случилось?
Я только собираюсь подобрать слова, чтобы ответить, абсолютно не готовая к подобному повороту событий, как моя девочка задает следующую порцию вопросов:
- И почему ты живешь одна, а не у тети Дуси?
- Мариш, - начинаю я, - я хочу пожить одна, в этом нет ничего предосудительного. У супругов иногда бывают тяжелые времена, когда лучше пожить отдельно. А тетя Дуся с дядей Ваней уехали надолго, не хочу быть одна в пустой квартире.
- А сейчас ты не одна что ли?
- Нет, у меня прекрасная домохозяйка, Мария Ивановна.
- Мам, поверить не могу, что папа не здесь! – Искренне недоумевает моя девочка, и я не знаю, что ей сказать.
- Он обещал оплатить операцию, - осторожно говорю я.
- Так это вообще не должно обсуждаться! Это же естественно! – Импульсивно бросает она.
Я грустно улыбаюсь, отмечая, что даже ребенку очевидно, как все должно быть при нормальных семейных отношениях. А значит, у нас они не нормальные, и я права в своем решении пожить самостоятельно. Только не тянет меня обратно, и не ёкает в груди от Лёниных звонков. И, настаивай он на моем возвращении, теперь я уверена, что не захочу обратно…
Когда возвращается Миша, я обращаю внимание на то, что уже стемнело, и вызываю детям такси, отмечая, что внутренней дрожи больше нет.
Я думаю о том, что вот так, одним днем раскрыла детям свою тайну. Но они уже взрослые, и, надеюсь, смогут правильно понять меня…
Засыпаю с улыбкой. А утром спокойно и собранно прохожу все манипуляции по подготовке к операции. Последнее, что помню, сосредоточенный взгляд врача на своем лице…
А, вынырнув из наркозного сна, первым делом ощущаю, что мою руку обнимает чья-то ладонь.
Пытаюсь просканировать себя внутренними ощущениями: в голове не совсем ясно, во рту – пустыня, на груди – непонятная тяжесть и общая слабость разбитого долгой хворью человека…
Пытаюсь поднять руку, но, скосив глаза, вижу, что Мышь уверенно удерживает меня, сидя сбоку от кровати, а где-то на заднем фоне топчется Мишаня.
- Мам, не шевели рукой, там капельница…
Поднимая глаза, вижу провод, тянущийся от моей руки к стоящей за головой бутылке с прозрачной жидкостью.
- Как все прошло? – Выталкиваю потрескавшимися губами такие же надтреснутые звуки.
- За это не волнуйся, все прошло хорошо. Доктор позже обещал прийти и все рассказать.
- Муль, как ты? – Подходит ближе сын, беспокойно оглядывая меня. Я, наверное, бледная, как смерть, и растрепанная, как чучело.
- Норм, - выдавливаю, что покороче. – Пить!
Сын ловко подхватывает какую-то бутылку с «клювом» и слегка смачивает мне губы, поясняя, что пить пока запретили.
Растроганная тем, что дети крутятся вокруг меня, как наседки, пытаюсь включить «грозную маму», понимая, что я сейчас не в том положении, чтобы казаться страшной. Ну, если только в прямом смысле: