Часто при формировании команды сильного спортсмена не берут потому, что он не вписывается в коллектив. Поэтому в альпинизме так ценится “схоженность”. Это понятие введено даже в правила горовосхождений. И как раз с этим пунктом на сборе были наибольшие трудности: многие из нас не только не имели опыта совместных восхождений, но даже не были знакомы ранее.
В двойной состав, который был сформирован для последующих тренировок и отборов, попали четыре ленинградца, в том числе мы с Володей Шопиным.
Потом была серия сборов в горах и на равнине. Мы отрабатывали гималайскую тактику восхождений и приглядывались друг к другу. Я привык к мысли, что шансы мои попасть в заветную группу невелики, но продолжал работать добросовестно, выкладываться до конца, как научился это делать за долгие тринадцать лет занятий альпинизмом.
Наконец наступил момент последнего, решающего испытания. В июле 1981 года мы должны были подняться по сложному маршруту на пик Коммунизма (7495). Команда работала группами по восемь человек. Каждой группой руководил “играющий тренер”. Это москвичи Эдуард Мысловский и Валентин Иванов, алмаатинец Ерванд Ильинский, включённые в состав экспедиции без отборов, за большие личные достижения в альпинизме.
К сожалению, маршрут, выбранный для последней проверки, оказался слишком лёгким для такой мощной команды. Чувствовалось, что руководители экспедиции остались в неведении относительно действительных сил участников и склоняются положиться на свою интуицию и на учёт авторитета того или иного кандидата среди альпинистов.
Мою судьбу решил случай. Уже после окончания восхождения мы пошли снимать с маршрута палатки, верёвки и прочее снаряжение. Впервые к нашей восьмёрке подключился старший тренер А. Г. Овчинников. Всё имущество высотных лагерей мы запаковали в огромный тюк, который неплохо скользил по снежно-ледовой части маршрута, страхуемый четырьмя участниками. Однако, когда мы подошли к скальному участку гребня, возник вопрос: либо сделать несколько ходок вверх-вниз с рюкзаками, либо попробовать спустить весь тюк по крутому снежному кулуару сразу на четыреста метров, придерживая за верёвку. Из-за огромной трудоёмкости первого варианта сошлись на втором. Но не успели мы спустить груз на сорок метров и подвязать вторую верёвку, как он застрял в одном из сужений кулуара. Вверх такую тяжесть уже не поднять. Оставалось подойти к нему и сопровождать до низа. Я вызвался спуститься. Серёжа Ефимов покачал головой и сказал коротко: “Смертник”.
Вариант действительно был опасный: идущая сверху верёвка могла сбросить на сопровождающего камень любого размера.
Не знаю, как мне удалось убедить старшего тренеpa в том, что при достаточной аккуратности риск можно свести к минимуму.
Меня спустили на дополнительной верёвке, и я пристегнулся к тюку. С большим усилием выдернул его из горловины и в следующую секунду пролетел с ним в обнимку несколько метров до полки. Мелькнула мысль: не порвалась бы верёвка от рывка и не посыпались бы камни. Об ушибах во время полёта не думал. До следующего сужения я благополучно доехал, сидя на тюке, а потом опять встряска. Тут я понял, что в конце концов он либо придавит меня, либо сломает ногу. Попросил выдать мне побольше верёвки и столкнул его со стенки, оставаясь на месте. Скоро мы с тюком научились понимать друг друга и благополучно добрались до длинного, крутого снежного склона, выводящего на ледник. С трудом докричался, чтобы отпустили страхующую верёвку. Я не мог отказать себе в удовольствии прокатиться верхом на моём безмолвном напарнике сотню метров и лихо перепрыгнуть через бергшрунд (Трещина между склоном и ледником).
Когда мы покидали лагерь 4600 под пиком Коммунизма, Анатолий Георгиевич подошёл ко мне и сказал сухо:
— Желаю успеха в предстоящем восхождении на чемпионате СССР и хотел бы видеть вас в составе экспедиции.
От неожиданности и волнения у меня перехватило дыхание, и я только глупо улыбался, забыв опустить руку после рукопожатия.
— Спасибо... Я был бы счастлив...— наконец выдавил я.— Но ведь неизвестно, что решит тренерский совет.
— Не знаю. Я выражаю своё мнение,— сказал он, уже уходя.
Но я знал, что Анатолий Георгиевич слов на ветер не бросает, и весь день ходил как именинник. Потом в душу опять стали закрадываться сомнения, и я ждал октября, никому не говоря о нашем разговоре.
В октябре президиум Федерации назвал наконец двенадцать человек основного состава, и я стал думать уже не о том, что попаду или нет в команду, а состоится или сорвётся экспедиция. С этими мыслями я ехал в аэропорт.