— Вам пора… да?.. — выплеснулся со слезами последний отчаянный вопрос.
— Да, — ответил Эвен, совсем не спеша уходить.
— Спасибо, — начал мальчик выровнявшимся голосом, все еще нет-нет, да и всхлипывая, — спасибо, что позволили увидеть вас напоследок, — Исибэйл тоже встал на ноги, чувствуя, как подкашиваются колени. — Все равно я и пары дней без вас не протяну здесь… Либо вашего отца люди меня со свету сживут, либо сам… от тоски сгину.
— Что ты такое говоришь, мальчик?
— Правду…
— Никто тебя и пальцем не тронет. Я уже говорил: будешь повинен — накажу тебя сам.
— Вы и наказали, господин, — вновь был готов разрыдаться мальчик. — Только в чем же моя вина? Какой же грех против вашего Бога я совершил?
Эвен, шагнув ему навстречу, накрыл ладонями угловатые плечи:
— Бог един для всех, Исибэйл. И для меня и для тебя. Ты же…
Он не успел договорить, так как в дверях показалась Магда, державшая на руках теплые вещи:
— Вот, господин. Все, как вы велели. Даже сапоги новые для него раздобыла!
Эвен, отняв руки от мальчика, обернулся и благосклонно кивнул раскрасневшейся от волнения и беготни кухарке:
— Пусть одевается. И поживей.
Он снова обратил лицо к слабо соображавшему в тот момент Исибэйлу:
— Жду тебя на дворе. Попрощайся с Магдой.
Мальчик рухнул к его ногам. Обхватив их чуть ниже коленей, прижался мокрым личиком.
Эвен сам поднял его с полу:
— Ни к чему тебе в ногах валяться, словно рабу. Ибо я не приказываю, Исибэйл. Я спрашиваю тебя: ты хочешь поехать со мной?
— Сильнее, чем вы и представить себе можете, господин! — воскликнул не верящий своему счастью мальчик.
— Тогда поторапливайся. Путь у нас с тобой долгий.
____________________________
«Отделить зерна от плевел»
Из Библии. В Новом Завете (Евангелие от Матфея, гл. 13, ст. 24—30) рассказывается, как некий человек посеял на своем поле хорошие семена пшеницы, а его враг на том же поле разбросал ночью и семена сорняков. Когда поле зазеленело, рабы сказали, что вместе с пшеницей взошли и плевелы — сорняки, и предложили выдернуть их. Хозяин решил иначе: «Но он сказал: нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы; оставьте вместе расти то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою».
«Плевелы» в переводе со старославянского «сорняки».
Иносказательно: отделить хорошее от дурного, вредное от полезного.
========== 7. Прежде чем ты трижды отречешься от меня ==========
— Что это, господин?
Еще не успевшими согреться возле огня пальцами Исибэйл бережно провел по твердому, чуть потертому переплету из загрубелой кожи. Но едва ли мальчик успел обратить взор в сторону своего господина, из чьей набедренной сумы, прорвав дно, выпала небольшой высоты и ширины, но с множеством рукописных листов, книга в кожаном переплете, как грубой хваткой из его рук вырвали таинственную вещь.
— Никогда ничего не брать в руки из моих вещей без моего позволения или приказа. Так сложно запомнить?
Не ожидал Исибэйл, что Эвен так отреагирует: он просто поднял выроненную им книгу. Так в чем его вина, что господин нет-нет да и разгневается на него с самого начала пути? В конце концов, пускай мальчик втайне и был дико рад тому, что младший господин Насхайм взял его с собой, да только никак понять не мог, почему с каждым днем он все суровее и суровее обходиться с ним, словно Исибэйл ежечасно не угождал ему в любом деле.
Уже четверо суток они были в пути, останавливаясь на ночлег в попадавшихся на их пути деревнях. С момента отъезда Эвена, того самого Эвена, что «попросил» мальчика, словно равного, а не «приказал», как рабу, попросил отправиться с ним в северные земли, будто подменили. Ни единого доброго слова, ни ласкового взгляда, ни случайного прикосновения.
Вместо былых бережных объятий и согревающих сердце слов — только грубые окрики, приказы, не больные, но обидные толчки, если вдруг случалось попасться у господина на пути. И все это под самодовольные взгляды приближенных Эвена, особенно Седрика, которого по неведомым Исибэйлу причинам господин решил взять с собой несмотря на его выходку на турнире и последующее холодное обращение Эвена к нему.
Сейчас же все перевернулось с ног на голову: Седрик вновь стал его ближайшим, его доверенным лицом. Исибэйла господин либо в упор не замечал, либо обращался с ним, если не хуже, чем со дворовой собакой, то уж точно ничем не лучше, чем с провинившимся слугой.
Только в чем же была его вина? В том, что он готов был по первому зову господина броситься и в огонь, и в воду, если Эвен того потребует?
Мальчик стал все чаще раздумывать над тем, что лучше было бы ему не роптать о том, что останется в доме Насхаймов один, без Эвена. Лучше уж, если такова была судьба, сгинуть там от чужих рук, чем поедем есть самого себя мыслями о том, что с каждым днем он все дальше и дальше от своей родной земли и все дальше и дальше от своего господина, пускай Исибэйл имел возможность видеть последнего хотя бы пару раз за сутки.
На исходе четвертого дня, когда по расчетам путников до ближайшего селения было меньше мили пути, Эвен отдал распоряжение найти пригодное место и расположиться на ночлег прямо в поле, возле лесной опушки. Люди попробовали было возразить, но лорд Насхайм был непреклонен. Всем пришлось подчиниться.
На счастье, ветер к ночи успокоился, да и лес служил решившему заночевать возле него лагерю добрым укрытием. Так что, когда запылали костры, караульные были выставлены, а все остальные, за исключением самых стойких, среди которых был и сам Эвен, наполнили свои глотки щедрыми пинтами эля и виски, да свалились без сил прямо на телегах со скарбом, Исибэйл как раз заканчивал готовить постель господина ко сну. Для Эвена, равно как и для его ближайших людей, были расставлены несколько шатров, быстро сооруженных из старой парусины, да кольев. Наземь бросили несколько звериных шкур, они же служили одеялом и подголовником.
Когда Эвен появился внутри своего ночлега, он застал там Исибэйла, который последний раз проверил, все ли в порядке с будущей постелью господина, и уже готов был уйти. Эвен задержал его:
— Постой, — громко, с резким кивком, он обратился к мальчику, в один миг застывшему на своем месте. — Ты хорошо поужинал сегодня, Исибэйл?
Мальчик пугливо схватился обеими руками за край лейне, что случайно сползала с худеньких плеч вместе с шерстяной шалью и обнажила костлявое плечико: за неделю он, от всех переживаний до и после отъезда исхудал так, что едва ли на его лице можно было сходу обнаружить что-либо, кроме по-прежнему ярко горящих падубом глаз.
— Ты язык проглотил свой за трапезой вечерней?! — в привычной для последних дней грубой манере прикрикнул на него молодой лорд.
— Я хорошо поел, господин, — соврал Исибэйл, ибо ни за какие коврижки не выдал бы ему сейчас правды. — Благодарю вас… благодарю вас, что спросили… Я не заслужил такой милости, господин.
С высоты своего роста Эвен надменно глянул на принесенный поднос с едой: там и троим здоровым мужчинам хватило бы с лихвой. Затем все так же надменно обрисовал взглядом худенькую фигурку, что была в трех шагах от него. Забравшись к заду, лейне с шалью так опияли это чуть шатающееся в стороны юное тело, что, казалось, в нем можно будет скоро пересчитать все до единой косточки.
Не меняясь во взоре, он подошел к мальчику и положил руку ему на плечо. Осторожно, почти невесомо, вернул вырез лейне на место, чувствуя кожей, как от его прикосновения задрожала венка, идущая через шею мальчика, а из-под ресниц его предательски выскользнули несколько крупных слез.
— Я больше не хочу видеть твои слезы, Исибэйл. Никогда, — Эвен все еще не убирал руки с его плеча.