Правда, от такого расположения духа Эвена Исибэйлу мало что досталось. Мальчик словно перестал для него существовать. Прекратились даже придирки по любой мелочи и грубые окрики без повода. Уже больше двух недель были они на новом месте, а Эвен не то, чтобы словом не обмолвился с ним — он и косым взглядом не задел лица Исибэйла. Даже приказы его и распоряжения доходили до мальчика через третьих людей.
Исибэйл не был уверен в том, что и на этот раз Эвен возьмет его с собой. Да и сам он все больше и больше чувствовал его отчужденность: не был он «особенным» для Эвена. Обычный дворовый мальчик. А то, что господин когда-то доверил ему свои сокровенные тайны, совершенно ничего еще не значило.
«Ему, верно, тяжко все это на сердце держать… вот и проговорился мне. Не с Седриком же ему откровенничать…» — рассуждал мальчик у себя в голове. Сам он, конечно, не мог позволить себе заговорить с господином первым. Каким бы своенравным и свободолюбивым он ни был, уроки Эвена о «молчании» он хорошо усвоил.
Да только много ли надо крови молодой, чтоб всколыхнуться, что морская волна, да и пролиться нетерпением горячего юного сердца?
***
— Нравится?
По шагам за спиной, каким-то неведомым чутьем, Исибэйл распознал присутствие Эвена. Вмиг отдернул руку от стоящих возле широкого столба лука и колчана со стрелами. Собравшись с духом, повернулся лицом к своему господину:
— Простите. Я только поставил их крепче к опоре… Чтобы на снегу не оказались.
Эвен взял в руки любимое оружие:
— Давно я не упражнялся в стрельбе, — он отошел от столба на приличное расстояние.
Исибэйл, не медля, освободил ему цель. За это время он успел отвыкнуть даже от самого мизерного внимания господина, но стрельба из лука была тем, чем мальчик и сам грезил со времен того Йольского турнира, потому он даже забыл подумать о том, насколько было неожиданным подобное обращение к нему со стороны Эвена.
Первая стрела впилась острием точно в центр столба. Эвен одобрительно кивнул, довольный результатом, а затем протянул лук и стрелы Исибэйлу:
— Помнится, мой слуга был когда-то довольно меток.
Мальчик тряхнул отросшими ниже плечей кудрями и насколько мог твердой рукой взял оружие. Но руке его суждено было дрогнуть.
Ибо едва ли он прицелился, как на плечо его и запястье легли тонкопалые ладони. Исибэйл замер в ожидании. Последний вдох застрял где-то в гортани.
— Еще в первый раз, как увидел тебя в своем доме, заметил, какие у тебя гибкие запястья, — Эвен крепче сжал бьющееся пульсом, что крыло пойманной в ловушку птицы, тонкое запястье мальчика. — Словно виноградная лоза. Если научишься владеть своими руками, — он почти коснулся носом кроющегося даже на морозе теплой влагой виска, — станешь превосходным стрелком. Непобедимым.
О каком превосходстве рассуждал сейчас Эвен? Мальчик не знал, как успеть сделать вдох между растянувшимися на вечность ударами сердца.
Что бы сейчас не говорил Эвен — тщетно… Выпущенная Исибэйлом стрела, Исибэйлом, на остром плече которого все еще лежала чужая ладонь, попала почти что в самый край столба, много дальше от центра.
— Ничего, — мальчик не видел, но по голосу догадался, что Эвен не сердится, — еще усп…
— Господин, — со стороны дома на дворе появились несколько мужчин, — А мы вас обыскались.
Седрик. Этот заискивающе-гнусавый тон Исибэйл узнал бы из десятка.
— Скверный мальчишка вновь порывался доказать вам свою доблесть? Да только вилы для навоза с луком и стрелами перепутал?
Раздался смех. Эвен мгновенно убрал от мальчика руки и молча направился к своим людям.
А Исибэйла вновь как будто и не было. И этих слов, и прикосновений.
Резкий свист сопротивляющейся ветру стрелы, а затем гулкий и следом резкий звуки заставили молодого господина обернуться.
От стрелы его остался только острый наконечник, рядом с которым, железо к железу, пробила деревянную опору стрела Исибэйла.
Сам же мальчик, сияя глазами, что листья падуба в огнях йольских костров, с надеждой смотрел на преображавшееся яростью красивое лицо своего господина.
— Да как ты только посмел!..
Казалось, каждое слово Эвен зубами был готов вонзить в обнаженную шею мальчика.
Приблизившись к нему, он выхватил из вновь принявшихся за дрожь рук Исибэйла колчан и лук и, отдалившись на пару шагов, натянул тетиву и выпустил стрелу так, что та прошла аккурат возле виска мальчика. Вырвав и утащив за собой клок пшеничных кудрей, она вонзилась прямо в другую стрелу, раздвоив ее до железного наконечника.
Боль пронзила Исибэйла сильнее стрелы Эвена. Та боль, что была не в раненой голове, пусть и нещадно саднило окровавленный висок и место, что зияло пустотой от вырванных локонов.
От обиды и несправедливости в груди жгло сильнее.
А вокруг вновь раздались громкие насмешки. И мерзкий голос изрек:
— Будет знать, сучье отродье, что последнее слово всегда за вами, господин!
И беспощадный, ледяной взгляд, говорящий: «Ты сам виноват… Ты не оставил мне выбора, Исибэйл.»
Мальчик не плакал. Пускай обида и боль были запредельными. Он помнил: Эвен не хотел больше видеть его слез.
И слез не было.
Исибэйл не позволил им пролиться, даже когда остался один в тесной кухне. Когда, поминутно пропитывая куском своей старой лейне плохо заживавший висок, возился с тяжелыми котлами с кипятком и подбрасывал поленья в очаг.
Глаза его не проронили ни единой слезы.
Только сердце его беспрестанно кровоточило.
Он как раз пытался впихнуть слишком длинное полено в очаг, когда в проеме кухни появилась высокая фигура.
Исибэйл выпрямился. Он вытянулся перед господином так, будто все его тело было сейчас сродни тетиве на луке.
Эвен смотрел без былой злобы. Словно ее у него забрали и унесли с собой все эти люди, что во главе с Седриком смеялись над осмелившимся на такой дерзкий поступок Исибэйлом.
— У тебя лицо дышит жаром. Ты плакал?
Пока еще были силы сдерживаться. Мальчик покачал головой:
— Нет. Это от огня, господин.
— В кладовой должно быть масло облепихового дерева. Смажь им висок… пройдет, — он рукой потянулся к лицу мальчика, но тот отпрятнул от нее, словно от лопаты с горящими углями. Мальчик пятился до тех пор, пока спиной не уперся в закоптелую стену.
— Что же ты как со мной, Исибэйл?
Эвен опустил руку, но смотрел сейчас с укором. Это-то и возмутило мальчика больше всего.
— Вы приказали, чтобы больше не было слез. Их не было. И не будет. Но, — здесь Исибэйл гордо, превозмогая новый болевой спазм в левой половине головы, вскинул подбородок, — можете приказать вашим людям забить меня насмерть. Да вы и сами вольны лишить меня жизни, но знайте: шестнадцать зим я жил свободным, таким и умру, — он прижал ладонь к груди. — Свободным вот здесь. И никто не лишит меня этой свободы!
— Я не мог поступить иначе. Ты сам меня вынудил, — хрипом пролилось из широкой груди.
— Вынудил?! Как же, господин? Да ведь я вас хотел порадовать… Чтобы вы гордились мной!.. А вы!..
Он бы, наверное, еще что-то бросил в лицо ошеломленному такой смелостью Эвену, но то самое, не попавшее до конца в печь полено, стало тлеть над деревянным кухонным полом.
Исибэйл бросился к нему, но молодой господин опередил его. Вытянув горящий кусок дерева голой рукой, он опустил его в котел, где тут же раздалось громкое шипение воды.
— Зачем же рукой схватились?.. Я бы и сам справился. Теперь вам это масло от ожога понадобится, — мальчик, забыв об обидах, о своей собственной боли, уже было ринулся искать спасительное масло, но Эвен остановил его.