— А вас? — мальчик извернулся в руках господина, а те скользнули с его плечей вниз по спине.
— Никто из них не пойдет против своего господина, — Эвен сильнее прижал к себе благодатно прильнувшему к нему Исибэйла. — Никогда никого и ничего не бойся.
***
— Вперед себя смотреть разучился?! Не разумеешь, кому путь преградил?! Пошел отсюда…
По случаю приезда молодого лорда Насхайма устроили настоящий праздник, на который съехались феодалы ближних и дальних земель. Даже сам ярл почтил его своим присутствием.
Еще тьма не успела накрыть небо и землю, а добрая половина гостей и приближённых Эвена валилась с ног от выпитого виски, что в большом количестве был привезен с берегов Шотландии.
Исибэйл, прислуживавший на празднике, во всей этой суете не заметил, как на пути его лукавой тенью выросла фигура Седрика.
— Простите… Я не видел вас, не хотел вам мешать, — по привычке покорно опустив голову, тихо проговорил Исибэйл. Он все еще помнил свою давнюю дерзкую выходку и помнил, чем все закончилось. И пусть сейчас он с каждым днем все больше и больше ощущал покровительство Эвена, но встреча с его доверенным не сулила доброго исхода.
— Глаза разуй! Может, тогда увидишь, что Эвена сейчас рядом нет и никто не спасет твой шкуры, маленький шотландский ублюдок!
Как ни старался Исибэйл, а стерпеть такого обращения вновь не сумел:
— Ошибаетесь, — он непредсказуемо гордо вскинул голову. — Я родился в семье уважаемого, честного и трудолюбивого человека, моего отца. И матушка моя понесла нас с сестрой в браке. Потому я не ублюдок, господин, вы ошиблись.
— Да кто ты такой, что так со мной…
Занесенную над лицом мальчика, сжатую в кулаке руку остановила перехватившая ее другая рука, более сильная и властная:
— Ты пьян, Седрик, иди, проспись.
Голос Эвена был тверд, как и его рука.
— Но господин, вы, должно быть, слышали, как этот щенок дерзил мне! Мне! Вашему доверенному лицу! Разве он не заслуживает наказания?!
— Мальчик словом вступился за свою семью. Что ж до дерзости в словах и во взгляде, я сам решу, какого наказания он достоин. Иди к себе, Седрик. Полагаю, я не должен был повторять дважды?
Недовольный, разивший спиртным и ядом злых слов, приближённый молодого лорда Насхайма оставил его наедине с мальчиком, недавняя дерзость в глазах которого сменилась тревогой.
— Как же так, Исибэйл? Сегодня праздник, — он сделал пару шагов и оказался лицом к понуро опустившейся голове мальчика, — а из-за тебя уже поднялся шум.
— Я не виноват… Он назвал меня убл…
— Я слышал, как он назвал тебя. И слышал, что ты ему ответил.
— Накажете теперь меня? — Исибэйл скромно поднял свои цвета вечной зелени глаза. — От вас любое наказание приму… Вы же знаете.
— Накажу, — Эвен опустил ладони ему на плечи, одно из которых обнажилось от спавшего ворота лейне. — И разделю с тобой это наказание.
В одно мгновение Исибэйл познал, что значит, когда «земля из-под ног уплывает», ибо губы его, неприкаянно дрожавшие от чувства несправедливости, нашли благоговейный покой в коснувшихся их губах молодого господина.
========== 11. От стрелы, летящей во тьме ==========
Ветра северной ночи поют свою суровую, выхолощенную студеными водами, скованную прозрачными, что слеза, льдами песню. Но сила ее уже на исходе: выплеснувшееся вешними водами пение птиц, закружившееся в хороводе цветущих трав солнце лишь на краткие часы сумрака уступает отныне свой небесный трон.
Но будь то ветер, дождь, зной, буря… они не убоятся божественных сил природы севера. Силе другой природы суждено соединить их этой ночью.
— Боги накажут нас за это…
— Нет их, Исибэйл, только один Бог есть.
— Разве ваш Бог не накажет нас?..
— За что же он должен нас наказать?
— За то, что вы прикасаетесь так ко мне: за то, что я хочу, чтобы прикасались…
— Исибэйл, — Эвен прошелся губами по впалым щекам мальчишка, — он накажет меня, если я хоть раз еще посмею обидеть тебя, но не бывать этому, слышишь? Не бывать.
— Не зарекайтесь, господин, — прошлепал мальчик, пряча лицо на широкой груди Эвена, — не гневите вашего Бога.
— Верь мне, Исибэйл.
Тихими, невесомыми прикосновениями обнажил он плечи мальчика, стянув его тонкую лейне до пояса. И грезилось Эвену наяву, что с каждым его прикосновением вспыхивает искрами эта лилейная кожа, а горящие зеленью остролиста очи лишь сильнее распаляются негасимым пламенем.
Эвен вдруг ясно увидел перед глазами ту самую стрелу, что впилась в ствол дерева в далеком шотландском лесу аккурат над головой этой и указала путь к дрожащему сейчас в его руках мальчику. Он видел другую стрелу, ту самую, что ранила Исибэйла и вырвала прядь его дивных пшеничных локонов.
Уже не раз он сам, своими руками, чуть не лишил мальчика жизни. Не раз причинял боль… Быть может, Исибэйл прав: Бог накажет его за самонадеянность. А невидимые, летящие во тьме стрелы, не обойдут их головы и сердца.
— Тяжко вам из-за меня. Не делайте того, о чем жалеть будете, господин, — Исибэйл коснулся раскрытой ладонью задумчивого лица молодого хозяина. — Чем казнить себя будете за это… Не надо, не печальтесь.
— Ты что же это, Исибэйл, — добравшись с прижавшимся к нему мальчиком до постели, Эвен осторожно опустился туда вместе с ним, — не за себя боишься, мне пророчишь наказание? — он навис над пылающим телом мальчика.
— Да, за вас я боюсь. Пусть лучше мне будет уготовлены невыносимые муки, но лишь бы вас они обошли стороной.
— Как же так, Исибэйл? Стало быть, и жизни своей не пожалеешь за меня?
— Не пожалею, господин.
— Не пожалеешь? — Эвен прислонился своим лбом к его. — За меня отдашь ее? За тирана, что чуть не раздвоил тебе косицу? За того, кто увез тебя из родного дома за ледяные воды севера? За того, кто хочет тебя ночь целую брать, как девицу, да так, чтоб ты под утро и на ногах стоять не мог… За него ты хочешь отдать свою жизнь?
— За того, кто согрел меня, когда я умирал от холода и стыда, — Исибэйл приподнялся и, потянувшись, спрятал нежное личико на его плече. — За того, кто всегда защищал меня и доверил мне свои тайны, за того, кто…
Последнее так и осталось невысказанным.
Исибэйл смело вверял себя губам и рукам молодого господина. Как ни чурался своей неумелости, но сколько получал поцелуев, с лихвой отдавал в ответ.
Забылся стыд от тех запретных прикосновений Исабель. Сейчас чувствовались только ласковые касания Эвена. Его ладони гладили ему плечи, грудь, ребристую от все еще сильной худобы спину. И с каждым движением его рук по глади юной кожи они становились все осторожнее и нежнее, словно Эвен боялся порушить эту хрупкость.
— У меня губы горят, — Исибэйл откинулся затылком на изголовье постели. — И у вас, господин мой, — он, зажмурившись, на ощупь дотянулся пальцами до окаймленного заревом рта молодого хозяина.
Эвен приоткрыл припухшие губы так, чтобы пара нежных мальчишеских пальчиков оказались внутри.
— Совсем ты горячий, Исибэйл, — он влажно прошелся по ним кончиком языка. — Но будет еще горячее.
Он раздел находившегося на грани сладкого бесчувствия мальчика донага. Обнажившись сам, огладил его узкие бедра. Раздвинув их тяжестью своего тела, грудью прижался к груди Исибэйла, чуть удерживая себя на согнутых руках: боялся, что мальчик не выдержит его тела.
Такая близость их наготы, на удивление, не смутила Исибэйла. Он уже чувствовал ее когда-то, сквозь забытье. Тогда Эвен своим телом отчаянно пытался согреть его собственное. Но в тот момент он и не подозревал, что вместе с телом мальчика отогрел и свое, жившее пустотой после смерти Эвера, разъедаемое болью сердце.