И вновь посыпались поцелуи, скользившие по их телам шелковыми лентами ласки. Каждый раз, стоило мальчику открыть глаза, Эвен видел в них переливавшееся светом драгоценных камней небо северной ночи, а Исибэйл видел в его глазах небесную гладь родных озер. Но небо сливалось с водой, когда раз от разу алым сургучем соединялись их губы.
До онемения в пальцах изгладив ставшее изваянием его собственных рук и губ тело, Эвен, освободив его от своего веса, быстро развернул мальчика к себе спиной, поставив на колени. Исибэйл, прийдя в себя, оглянулся через плечо, и что-то в его взгляде было такое, что заставило Эвена смирить нетерпение плоти и, опустив ладони на его худенькие плечи, прижать спиной к своей груди и вновь опуститься с ним на постель.
Исибэйл, объятый руками своего господина, одна из которых покоилась на его груди, а другая плавными, но дарившими трепет всему телу, движениями гладила низ живота, не мог проронить и слова. Он уже мысленно ругал себя за тот нечаянный страх в глазах, когда он посмотрел на готовившегося взять его Эвена.
Наконец, он решился:
— Почему вы остановились, господин?
— Потому что я обещал не причинять тебе боли, — Эвен дышал у самого, отливавшего золотом виска.
— Но мне не было больно.
— Если бы я не остановился… Было бы.
— А, может быть, вы просто поняли, что я не он?.. Что я не ваш брат?
Исибэйл слышал, как скрипнули резко стиснутые зубы за его затылком. Обнимавшие его руки уже обе находились в покое.
— Вы и сейчас не смотрите на меня, потому что не хотите видеть моего лица?
Убрав свои руки, Эвен одним рывком сел на постели и, нашарив старенькую лейне Исибэйла, накрыл ею лежавшего на боку мальчика:
— Одевайся и уходи к себе.
Не успев смахнуть с ресниц мигом проступившие слезы, Исибэйл послушно натянул через голову свой нехитрый наряд и, тихо попрощавшись, с опущенной головой оставил молодого господина, сидевшего к нему спиной, одного.
***
— Стало быть, сын старого Насхайма, вернулся. И ему нужны новые земли.
— Да, мой господин. И на этих землях ему будут нужны новые люди.
— Не сомневаюсь. Значит, один хочет владеть здесь всем.
— Боюсь, что именно за этим он и вернулся.
— Мы должны помешать ему. И хотя он силен, и многие поддержат его, у всякого из нас есть слабое место. Так в чем его слабость, Седрик? — расчесав узловатыми пальцами бороду, ярл пристально посмотрел на доверенного Эвена.
— Не в чем, мой господин, — слащаво улыбнулся Седрик. — А в ком.
========== 12. Ты - моя святыня. ==========
— Эти руки ведь еще не потеряли сноровки лучника?
— Господин…
Исибэйл, водрузив тяжеленный чугунный котел на раскаленную плиту, от которой дышала жаром небольшая кухня, встрепенулся всем телом, едва ли его тонкопалые ладони накрыли руки Эвена, а сам он прислонился грудью к мальчику со спины.
— Я разгневал вас той ночью… Простите меня.
— Неправда, — руки Эвена скользнули вверх, к плечам, живо развернув мальчика, который сейчас все равно не смел поднять на него глаз. — Что же ты, ангел мой. Разве натворил чего?
Исибэйл тихо покачал головой:
— Вы прогнали меня… Вам виднее.
— Не прогонял я тебя, дитя ты неразумное, — Эвен коснулся губами его лба и притянул мальчика к себе. — От боли хотел уберечь. Ты же для меня… Ох, Исибэйл, — Эвен запрокинул голову, но чувствуя, как мальчика начинает трясти в его объятиях, вновь прижался подбородком к его макушке. — Если бы ты только знал, кто ты для меня… Как я дорожу тобой.
Он поднял это понурое личико к себе и поцеловал благодарно открывшиеся ему навстречу губы.
— Я до конца дней своих готов причащаться к твоим губам, что к святыне. И готов беречь тебя от любого зла. Ты веришь мне, Исибэйл?
— Я верю вам, господин.
Эвен еще какое-то время подержал его в своих руках, в затем, нежно огладив хрупкие плечи, промолвил:
— Так что? В этих руках еще жив дух лучника?
— Жив, господин.
— Тогда собирайся. Буду ждать тебя у ворот.
***
Больших сборов не потребовалось. Первый летний месяц готовился уступить свое место июлю. И пусть лето в этих землях Севера не отличалось теплом, простой лейне и тонкой шали вполне хватило, чтобы не чувствовать прохлады. Да и Эвен был рядом. В грядущую ночь летнего Солнцеворота Исибэйлу должно было минут семнадцать.
— Держи стрелу крепче и постарайся, чтоб рука, что тетиву натягивает, не дрогнула. Вот так.
Согретый дыханием молодого господина, окутанный его руками, ласкаемый прядями его волос, что касались порозовевших щек мальчика, Исибэйл забывал обо всем на свете. Немалых усилий ему стоило сосредоточиться сейчас на стрельбе, но он вовсе не хотел пасть в грязь лицом перед господином, потому старался, как мог.
Только когда возвращались на просторный двор дома Насхайма, Исибэйл почуял неладное: слишком тосклив был взор господина.
— Я провинился в чем-то перед вами, господин?
— Нет… Зачем ты, чуть что, себя винишь?
— Что же взором вы невеселы?
— Не знаю, Исибэйл, — Эвен поправил на мальчике все время норовящий сползти на одно плечо ворот лейне. — Какое-то предчувствие… в груди томится. Не могу с ним справится.
— Что же это… — глаза мальчика наполнились тревогой.
— Не принимай близко к сердцу, Исибэйл, — Эвен напоследок прижал к себе мальчика. — Мало ли что там у меня… Тебе не нужно об этом печалиться. Когда с тобой все ладно, то и в моем сердце покой.
— Хорошо, господин. Как скажете, — Исибэйл, привстав на цыпочки, дотянулся губами до раскрыла его ключиц и оставил между ними свой несмелый поцелуй.
Знал бы он, какой волной нежности отзовется этот поцелуй в груди молодого лорда Насхайма.
Предчувствие не обмануло Эвена. По возвращении его известили, что прибыли люди самого Ярла, с посланием для него.
Выслушав их, открыв скрепленный печатью Ярла свиток, Эвен отпустил людей и проследовал в свои покои, приказав не тревожить его до вечера. Конечно, до Исибэйла не могли не дойти слухи о таком расположении духа господина.
Так как Эвен даже к ужину не спустился, Исибэйл осмелился сам отнести вечернюю трапезу своему господину.
— Простите, господин, — он без препятствий вошел через приоткрытую дверь, застав Эвена сидящим у резного окна, спиной к нему. — Я вам ужин принес… Простите, если помешал.
— Поставь и уходи.
Первую часть приказа Исибэйл выполнил беспрекословно, но покидать покои молодого господина он не спешил.
— Ты не слышал, что тебе было велено? — Эвен повернулся к нему, сверкнув ледяным взглядом.
— Слышал, господин… Только я не уйду… Прикажите и я возле двери вашей лягу, что пес дворовый, а не уйду. Не оставлю вас с вашей печалью один на один.
Мальчик так бы и остался стоять посреди комнаты, если бы вскоре не оказался, который раз за день, в объятиях Эвена:
— Знал бы ты, Исибэйл, как меня наказал Бог… В очередной раз. Я чувствовал, что так будет.
— За что же ему вас наказывать, господин? Зачем вы так…
— Ему ведомо за что, Исибэйл.
— Что же такого успело произойти? Вас люди Ярла опечалили каким-то известием.
— Еще каким, Исибэйл, — Эвен взял в ладони побледневшее личико. — Сам не ведаю, как такое могло прийти нашему господину в голову… Да только он велит, чтобы вместе с его людьми ко двору прибыл и ты, чтобы служить ему. До самого Йоля.
— Что вы, господин… Нет ли ошибки? Откуда Ярлу знать обо мне? Да и кем я могу там быть? Разве что… На кухне помогать… Там, верно, и без меня людей полно,
— Не нам судить о его решениях… Не могу я не подчиниться. Не волен ослушаться.
— Как же так, господин?.. Стало быть, разлучат меня с вами? Неужто и сделать ничего нельзя, господин мой?.. Как я без вас буду… — Исибэйл сам прижался к нему.
По груди Эвена уже стекали в два ручья слезы мальчика. Ему и самому стоило немалой выдержки сейчас не проронить слез. Но что он мог против слова Ярла?