— Но ведь я говорю сейчас с вами, мой господин. Я здесь, стою подле вас. Вернулся, как и обещал, с новым солнцем вернулся.
Жар удушливой волной заполонил грудь; дрожащими пальцами он по наитию схватился за все еще покоившиеся на его голове ладони, ощупал каждый нежный, по-прежнему хрупкий пальчик; затем, издав подобие всхлипа ли, рева ли, судорожно сглатывая комок за комком в горле, вскинул руки и, дотянувшись до лица, что было чуть выше его собственной головы, принялся кропотливо изучать каждую и так на ощупь знакомую черточку… вплоть до того самого шрама от виска до уха.
Его широкий, но ровный лоб, его аккуратный, слегка вздернутый кверху нос, тонкий завиток его по-младенчески мягкой верхней губы и локоны… ангелоподобные, шелковистые и отросшие далеко ниже плечей кудри.
— Ты… — Эвен больше не прятал всхлипов, — это правда ты… мой Исибэйл.
— Я, господин. Но Исибэйла больше нет.
— Что ты… Зачем вновь меня путаешь?! Что ты такое говоришь, — он крепко обхватил ладонями лицо мальчика.
— Все расскажу вам по порядку, слово даю, — мальчик бережно снял со своего лица руки, по которым так тосковал долгие месяцы, а затем притянул голову Эвена к своей груди, положив ладони на затылок и поверх длинных, свободно струившихся по его спине, светлых волос. Начал осторожно поглаживать, избегая слишком сильного давления, дабы не навредить выздоровлению. — Только Магда сказала, что ы совсем ничего не едите… Так нельзя, мой господин. Еле на ногах держитесь. Я сейчас схожу на кухню и вернусь с вашим ужином. Подкрепитесь сначала.
— Нет-нет, не уходи больше, не оставляй меня!.. — Эвен протестующе замотал головой, так что повязка вновь сползла с положенного ей места.
Мальчик бережно поправил ее, склонившись к его лицу, прошептал:
— Поленья в очаге догореть не успеют, а я уже обернусь. Не тревожьтесь.
Он коснулся губами виска и, улыбнувшись, — пусть Эвен и не видел, — вышел.
Как и обещал, вернулся с полным подносом еды. Заставив Эвена съесть добрую половину, помог ему запить съеденное и, отставив поднос, присел на постель совсем близко. Взяв ладони Эвена в свои, начал долгий рассказ обо всем, что с ним приключилось за эти месяцы разлуки.
От него Эвен узнал, что по дороге к землям ярла с ним и его провожатыми и правда случилась беда: одного из сопровождавших люди в волчьих и медвежьих шкурах сразу зарубили насмерть, а сам мальчик и второй из людей ярла смогли бежать, укрывшись в тесных ущельях между скалами. Судьба последнего ему неизвестна, а сам он так обессилел за два дня, что боялся покинуть свое убежище, и на утро третьего лишился чувств. Очнулся он уже в совсем незнакомом месте. Но это не был дом ярла. Оказалось, что его почти бездыханное тело подобрали люди другого феодала, владельца соседних с землями ярла территорий. Его выходили, заботясь о нем, словно о родном сыне. Когда мальчик назвал Эвену имя этого человека, тот кивнул в ответ:
— Я и раньше был наслышан о благородстве Ярвинбрука. Но никак не думал, что отныне до смерти буду его должником за твое спасение.
— Что вы, господин. Такие люди делают все от чистого сердца. Но это еще не все. Вот.
Он поднял ладонь Эвена своей и положил ее к себе аккурат поперек груди, на которой тот нащупал маленький деревянный крест.
— Знаю, что никогда мне не стать одного с вами происхождения. Зато отныне мы с вами одной веры. Тот, кто спас меня, помог мне принять Крещение, отвезя в тайный костел, что…
— Я знаю, где он, Исибэйл, — с одобрением улыбнулся Эвен.
Мальчик вновь невидимо для него подарил улыбку в ответ:
— Нет, мой господин. Я не солгал вам. Исибэйла больше нет. Мне дали новое имя при Крещение.
— Как же мне отныне называть тебя?
— Исаак.*
— Исаак, — прошелестел губами Эвен. — Хорошо. Да будет так… Хотя и прежнее имя мне по сердцу было.
— Его больше нет, господин. Но зато есть я. И вы. И я не покину вас. Даже если рассердитесь и прогнать пожелаете, — он приложился губами к тыльной стороне ладоней Эвена, — я все стерплю. Все равно останусь с вами. Знаю, что вам пришлось пережить… Но вы больше никогда не будете один.
Эвен без единого слова раскрыл объятия и заключил в них своего Исаака. Своего нежного, по милости Божьей и людской доброте вернувшегося к нему ангела.
— Ты, что же, все эти месяцы так и жил у лорда Ярвинбрука?
— Да. Он, узнав, что я стреляю из лука, как только я поокреп, разрешил мне упражняться в стрельбе со своими сыновьями. Он и к вам отправлял людей, но сказали, что вы уже покинули родные берега.
— Как же ты сюда добраться смог?
Исаак прижался щекой к его плечу, покрытому знакомой лейне:
— Вместе с ним и добрался.
— Да, у него тоже есть здесь земли. Наверное, кого-то из сыновей оставит тут всем заправлять.
— Возможно. Правда, у него еще есть дочь, что фору даст любому из юных лучников. Даже мне.
Милый звонкий смех раздался у лица Эвена. Только вот самому Насхайму отчего-то стало не до смеха.
— Вот как… Она, наверное, красавица?
— Еще какая, — Исаак оторвал лицо от его плеча, почувствовав, как изменился в голосе Эвен. — Скоро своими глазами увидите.
— Что ж, — Эвен ослабил объятия, что вызвало очередную улыбку на лице мальчика, — почему же ты сейчас здесь… а не с ней?
Исаак еле удержался от смеха, зажав рот ладонью. А затем, выцепив кое-что из памяти, произнес:
— И правда, мой господин. Почему же я сейчас не с ней? Разве вы не знаете?
— Не шути так со мной… Исаак.
— А вы все прежний. Чуть что не по вам… словно подменяют вас.
— Не слишком ли много ты себе позволяешь? Не смотри, что я незрячий… я так взгрею, что и на завтра сидеть не сможешь.
Исаак все-таки рассмеялся:
— Зрение ваше вернется, — он вновь взял его ладони в свои, — а здесь я, потому что вы и сами, без моих слов все знаете… хоть я и не успел тогда сказать вам этого.
Лицо его сейчас оказалось так близко, что они соприкоснулись носами.
— Я люблю вас. Давно уже люблю. И место мое — рядом с вами. И только.
Он сам прильнул губами к его, с каждым прикосновением оживавшим губам. Эвен, в полном смятении чувств, все еще до конца не веря в происходившее, для верности стиснул Исаака в своих руках, крепко прижав к себе.
— И я тебя люблю, — выдохнул он, на миг разорвав поцелуй. — Только ты правда… не исчезай больше. Иначе все вновь потеряет смысл.
— Я же пообещал вам. Теперь вы знаете, что моему слову можно верить.
В ту ночь они долго сидели вот так, обнявшись, прерывая молчание лишь единением губ. Но Исаак еще не все рассказал ему.
— Знаю, что, быть может, не поверите мне… но Седрик ваш — плохой человек. Лорд Ярвинбрук все сам вам расскажет… Только перестаньте винить отца в смерти вашего брата. Не на нем его кровь. Это правда.
Эвен покачал головой:
— Я много ошибался в жизни и был за это наказан. А Седрик… Он получит по заслугам, если есть на нем хоть капля вины за смерть Эвера. Но и без этого, за тебя, его еще покарают.
— Не позволяйте жажде возмездия управлять вами, мой господин. Это не путь к истине.
— Ну, — Эвен потрепал его по волнистой макушке, — то, что мы делаем, по христианским законам, тоже не есть путь к истине.
— Неправда. Не путайте. Нами движет не жажда отмщения. Разве любовь — это грех?
Эвен, зарывшись лицом в его волосы, вдохнул отдававший первыми йольскими кострами аромат волос Исаака, а затем, не видя глазами, но чувствуя кожей мягкий свет и тепло его очей цвета вечнозеленого падуба, произнес:
— Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.*
И услышал в ответ:
— А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше.*