Как только он зашёл в здание, сразу же остановился возле двух охранников академии. Это была часть протокола — он и глазом не моргнул, пока осматривали его багаж и облапывали его самого, проверяя, не пронёс ли он пушку, наркотики или что-то такое.
— Телефон, — сказал один, протягивая руку.
— У меня его нет, приятель, — ответил Зейн. Он пожал плечами, получив недоверчивый взгляд, и добавил: — Хотите, проверьте снова. У меня его нет. Родители конфисковали этим летом.
— Хорошо, — согласился один из них. — Ты чист.
Второй сверился с чем-то в своём телефоне.
— Зейн Малик, комната 28, — он сделал паузу, приподняв брови. — Поздравляю, у тебя новый сосед.
Парень натянуто улыбнулся.
— Отлично.
— А теперь иди, — ему вежливо указали рукой направление. — Не задерживай очередь.
Зейн закатил глаза и забрал сумку. Позже, когда осмотр у дверей прекратится, он прошмыгнёт во двор и заберёт из кустов свой телефон и пачку сигарет с зажигалкой. Он не настолько глупый, чтобы принести телефон на осмотр, но парень за ним (должно быть, новичок) этого не знает. Зейн наблюдает, как парень отдаёт охраннику телефон и тот кладёт его в свой карман, как парень начинает ругаться и говорить, что его родители об этом узнают и лучше бы им вернуть телефон назад.
Пустая трата времени. Скоро и жертва «наглого грабежа» это осознает, но Зейн предпочёл ему ничего не говорить. Никто не предупредил его в своё время, и теперь он не собирается, в свою очередь, никого предупреждать. В этом месте ты должен научиться отвечать за себя, иначе придётся спать с открытыми глазами.
Он прошёл мимо холла, мимо дверей в кафетерий и офиса, мимо ступенек, ведущих на второй этаж. Он шёл и шёл, мимо ступенек вниз, к душевым, мимо комнат преподавателей, пока не добрался до конца коридора. Здесь была старая и побитая жизнью лестница, перила скрипели, пока он поднимался. На втором этаже было огромное окно, но Зейн не остановился, чтобы выглянуть из него. Тем не менее, пришлось поправить шлею сумки, так как она сползала, и груз казался тяжелее, чем был на самом деле.
Поднявшись наверх, он усмехнулся звукам за дверью. Остановился, поправил волосы, расправил рубашку, принял уверенный и надменный вид, а затем открыл двери и вошёл в гостиную.
Есть что-то такое в первом дне. Вся гостиная представляет собой чистейший хаос. Все двери открыты, в коридоре валяются сумки, люди здороваются друг с другом после каникул, некоторые — дружелюбно, некоторые… не столь дружелюбно (Зейн уходит от стычки, где один парень пытается зарядить другому в голову, и не совсем ясно, шуточная это драка или настоящая). Все или распаковывают вещи или мешают это делать другим. Люди улыбаются ему, когда парень проходит мимо. Кое-кто пытается привлечь его внимание и вовлечь в разговор. Зейн идёт мимо — подбородок приподнят, глаза прищурены.
Во всём общежитии только три закрытых двери, и на одной из них большой номер «28».
Зейн останавливается перед ней и кладёт сумку на пол. Он думает, стоит ли просто зайти и показать, кто тут хозяин. Он ведь совсем не мудак, и не хочет таким показаться. Но в то же время Зейн не хочет показаться мягкотелым. Первое впечатление в этом месте играет очень важную роль.
В конце-концов он стучит в дверь, попутно отпирая её ключом. Дверь слегка заедает, и только спустя мгновение в его нос бьёт влажный, застоявшийся воздух, заставляя поморщиться.
Внутри уже сидит парень с невероятной блондинистой шевелюрой (крашенный, наверное, хотя нет, сто процентов), бледной кожей и сдвинутой на затылок бейсболкой. Он одет в свободные джинсы, свитшот и конверсы. Губы Зейна тут же дёргаются в улыбке. О нет, он теперь делит комнату с этим церковным мальчиком, который повинен только в том, что однажды перепил и заблевал мамочкины бегонии.
— Привет, — говорит парень, бросая рубашку на кровать и протягивая руку Зейну для приветствия. — Я Найл. Я приехал где-то часа полтора назад и подумал, что тут можно самому выбрать кровать, поэтому решил взять левую. Надеюсь, не ошибся.
Зейн игнорирует протянутую руку, вместо этого поднимая свою сумку с пола.
— Я Зейн. И да, неважно. Обе стороны этой комнаты абсолютно одинаковые, я проверил это в прошлом году.
И это правда. Комнаты не слишком большие. Они вмещают две кровати у стен, окна и рабочие столы — между ними. Над каждой кроватью висит полка для книг или других мелочей, у угла кровати — парта, с двух сторон от двери — по шкафу. Разница лишь в том, что с левой стороны комнаты — выключатель, а с правой — розетка.
В комнате стоит неловкое молчание, пока Зейн распаковывает свои вещи, а Найл возвращается к, в принципе, тому же действию. Хлопают двери шкафа, слышится мычание к самому себе, а потом Найл заканчивает и садится на кровать. Он лезет под матрас и достаёт что-то, крепко зажимая в кулаке.
— Ты не против? — спрашивает он, приминая кончик косяка. Подносит к губам, берёт зажигалку, вопросительно приподнимает бровь.
Зейн задвигает нижнюю тумбочку шкафа и, скрестив руки на груди, отвечает:
— Нет, если ты поделишься.
Найл ухмыляется и тянется открыть окно.
— Ты, — он прерывается на то, чтобы зажечь косяк и вдохнуть, — мне уже нравишься.
Возможно, это взаимно, думает Зейн, когда ему протягивают самокрутку.
В прошлом году его соседом был Джейсон. Изначально он казался классным. Он был достаточно замкнут, не общался почти ни с кем, и единственное, что в нём раздражало, — это храп. Пока одной ночью Зейн не лежал в кровати, слушая и подпевая песне в наушниках, пока Джейсон спал. И тут вокруг его горла сжались чьи-то руки. Оказывается, его сосед ненавидел, когда кто-то мешает ему спать. Если Найл на самом деле такой спокойный, как это кажется на первый взгляд, то этот год пройдёт значительно лучше предыдущего.
Выдыхая густой едкий дым, Зейн подумал, что ему нравится в Найле его способность не болтать слишком много. Не хвастаться. Многие парни, попав сюда, хотят утвердить своё первенство. Они кричат направо и налево, почему попали сюда, приукрашивая историю, чтобы показаться круче. Найл даже и не вспомнил об этом, пока они курили, высунувшись из окна. Он спрашивал о жизни тут, и Зейн давал ёмкие, серьёзные ответы. Докурив, они выбросили окурки из окна, прямо на траву, и Найл снял бейсболку, чтобы зарыться пальцами в волосы, а потом натянул её вновь.
— Я могу быть честным? — спросил он, ложась на кровать.
Зейн сделал тоже самое с довольной улыбкой на лице. Ему нравилось ощущение после выкуренного косяка. Ощущение невесомости и необъятности, словно он всё ещё часть этого мира, но большая и тяжелее различимая. Словно он и воздух, и кровать, в которой лежит, и паркет на полу, и солнечный свет, пробивающийся в окно. Он хихикнул про себя и повернулся к соседу.
— Не знаю. Ты можешь?
Найл махнул на него рукой.
— Серьёзно, я думал ты будешь психом. Я ожидал, что возненавижу тебя с первого взгляда.
Зейн смотрел в потолок, переваривая эти слова.
— Я в некотором роде псих. Все мы здесь психи. Иначе тут не выживешь.
— Да быть такого не может, что всё так уж плохо, — он нахмурился.
— Это ты сейчас так говоришь, — засмеялся Малик. — Это только первый день. Просто подожди. К концу недели твоё мнение поменяется. — Он замолчал, почесал живот. В комнате жарко, а травка заставила его чувствовать себя так, словно он жариться на маленьком огне.
— На самом деле, всё и правда не так плохо. Мне здесь нравится. Я, вроде как, нашёл здесь своё место, понимаешь?
— Пока нет. Но, надеюсь, скоро пойму.
Зейн улыбнулся, чувствуя непонятный комфорт рядом с этим парнем. Комфорт, которого быть не должно — он плохо сходится с людьми, он терпеть не может людей. Есть несколько исключений, конечно же, но понадобились месяцы, чтобы Малик к ним притёрся. Он знает Найла меньше часа.