10 января 1961 года, сразу после выпускных экзаменов по «пластической культуре актера», которые сдавали четверокурсники, проходит своего рода «учредительное собрание» будущего театра – студенты (не без труда) уговаривают Румнева стать их художественным руководителем, обещая взять на себя всю организационную работу.
Как это ни удивительно, всего за полтора года молодым актерам действительно удастся создать настоящий театр – используя, правда, не столько собственный оттепельный энтузиазм, сколько непотизм и склонность к патрон-клиентским отношениям среди сохраняющих власть советских бюрократов сталинской выучки. «Патроном» будущего театра становится Иван Пырьев – шестикратный лауреат Сталинской премии, режиссер «Богатой невесты» и «Кубанских казаков», председатель Оргкомитета союза кинематографистов, хорошо известный, впрочем, не только своей деятельностью на ниве киноискусства, но и любовью к молодым женщинам. В 1961 году Пырьев как раз живет с Людмилой Марченко – одногруппницей Харитонова и Ясуловича, до того учившейся и близко дружившей с Аллой Будницкой, ее мужем Александром Орловым и Людмилой Шляхтур (в свою очередь, вышедшей замуж за сына Пырьева – режиссера Андрея Ладынина). Весь 1961 год эта компания друзей потратит на то, чтобы убедить Пырьева в необходимости создания нового театра пантомимы[143]. Собственно, исходя из возможностей Пырьева, было найдено (после бесплодных переговоров с ЦК ВЛКСМ и Всероссийским театральным обществом) и подходящее институциональное решение: летом 1961-го Харитонов узнает о театральной труппе Нины Алисовой, работающей в Театре-студии киноактера под эгидой Бюро пропаганды киноискусства[144]. Именно этот путь предлагает он Румневу и Пырьеву: учреждения советского кинематографа должны использоваться как своего рода ширма – до тех пор, пока новый театр не станет достаточно популярным в Москве, чтобы потребовать у Министерства культуры официального статуса и отдельного помещения[145]. Вообще, организаторские способности Харитонова проявляются в этот период чрезвычайно ярко[146]. Согласно воспоминаниям Румнева, Харитонов образца 1961 года был «остроумен, предприимчив и незаменим в делах, требовавших красноречия и настойчивости»; товарищи по труппе и вовсе зовут Харитонова «директором театра» (еще до возникновения самого театра). Параллельно с организационной работой труппа обкатывает театральную программу («Матео Фальконе», «Новое платье короля», «Хирургия», «Роман с контрабасом», «Олень и охотник»), выступая на самых разных площадках (институт имени Баумана, Клуб МГУ, Дом дружбы, Колонный зал, Дом актера). Но как раз актерскими достижениями Харитонов похвастаться не может; много занимавшийся с ним Румнев сетует на все те же «нервозность и зажатость» ученика – проблемы, в итоге предопределившие более чем скромное харитоновское амплуа «острохарактерного актера на небольшие роли».
Лучший румневский исполнитель в 1961 году, вне всякого сомнения, – Валерий Носик[147], которого считают чуть ли не «вторым Михаилом Чеховым»[148]; так же весьма хороши Игорь Ясулович и Руслан Ахметов («актер исключительной внешности и сценического обаяния»[149]). Кроме того, из Театра юного зрителя (по приглашению работавшего там Носика) в труппу приходит Виктория Радунская[150], дочь популярного солиста балета Большого театра Александра Радунского и внучка не менее популярного Ивана Радунского («клоуна Бима»), получившая профессиональное хореографическое образование и выступавшая на сцене Большого в сезоне 1956/57 года. Родители Радунской работали в Большом театре с Мариной Семеновой и Галиной Улановой, и Виктория, судя по всему, с детства ощущала себя своим человеком в театральном бомонде[151]. Среди прочего, Радунская лично знакома и со Стефанидой Рудневой – основательницей легендарной студии «Гептахор», стоявшей у истоков «свободного танца» в России[152]; необыкновенные истории Рудневой о «Гептахоре» и московских встречах с Айседорой Дункан, пересказываемые Радунской, очень увлекают Харитонова (222).