Собирание декабристских документов при всей важности этого дела не было, однако, самоцелью для Якушкина. Он стремился всеми силами и доступными ему средствами опубликовать собранное — сначала в отечественной печати, а потом, если это оказывалось решительно невозможным, за рубежом. В этом направлении он сделал очень многое.
Как только «дружеский круг Евгения» получил в свое распоряжение журнал «Библиографические записки», молодой исследователь опубликовал на его страницах целый ряд декабристских материалов. В № 22 за 1858 г. им была опубликована переписка тещи И. Д. Якушкина Н. Н. Шереметевой с В. А. Жуковским, содержавшая сведения о декабристе, которого поэт называл «ваш далекий страдалец». Читателям «Библиографических записок» не нужно было объяснять, о ком идет речь. «Он не падет духом, — писал Жуковский о декабристе, — если вы, его единственные сокровища на земле, будете помогать ему своей твердостью». «Напишите Вашему внуку (Якушкину) в Петербург, чтобы он меня навестил, — просит Жуковский. — Мне приятно будет переговорить с ним о его переписке с отцом». В последнем письме уже вполне прозрачная просьба поэта: «уведомьте об Иване Дмитриевиче».{151}
Декабристские материалы содержатся и в двух статьях Якушкина «По поводу последнего издания сочинений А. С. Пушкина» и «Проза А. С. Пушкина» («Библиографические записки», 1858, № 10, 11 и 1859, № 5, 6). В этих статьях им опубликованы: описание встречи Пушкина с арестованным Кюхельбекером, мнение Пушкина о Пестеле, уточнялся текст послания Пушкина Пущину в Сибирь («Мой первый друг, мой друг бесценный»), процитированы две строки из послания декабристам в Сибирь («Во глубине сибирских руд»). Все эти материалы имели большое общественное значение. Но еще более значительной была статья Якушкина «Неизданные записки о Пушкине», которая фактически являлась некрологом только что скончавшемуся И. И. Пущину и панегириком его делу. Вот что пишет в ней Якушкин: «Симпатическая личность автора, его трагическая судьба, беспристрастие и теплота рассказа дают этим запискам особенное значение… Он принадлежал к числу тех немногих, которые не только не сочувствовали отсталому общественному мнению, но и старались противодействовать ему собственным примером».{152} Сказать больше в подцензурном издании (да еще бывшем на дурном счету у властей) было немыслимо, но и этого было вполне достаточно для опытного читателя того времени.
Следующей публикаторской работой было напечатание самих «Записок о Пушкине», написанных Пущиным по просьбе Якушкина. Это оказалось тоже весьма не просто. «Библиографические записки» свирепо преследовались цензурой. В письмах их редакторов мы находим многочисленные жалобы на цензурные гонения. Можно было опасаться, что «Записки» декабриста в них совсем «не пройдут». Надо было искать другой журнал, идейно близкий к «Библиографическим запискам», но не столь яростно преследовавшийся цензурой. Выбор пал на «Атеней», только что основанный в Москве.
«Атеней» был кровно связан с «Библиографическими записками». В его редакции мы встречаем тех же лиц, которые составляли «дружеский круг Евгения», но, кроме того, в нем сотрудничали и профессора Московского университета, и многие уважаемые литераторы. Журнал считался либеральным (в хорошем смысле этого слова; вспомним, что накануне крестьянской реформы еще не было решительного разрыва либералов с демократами; так, например, Чернышевский отдал свою программную статью «Русский человек на rendez-vous» в «Атеней»), по в целом его направление было скорее неопределенно демократическим, и на первых порах цензура его не так сильно преследовала, как его более радикального «родича». Однако и в «Атенее» полный текст «Записок» Пущина не мог увидеть свет. Сначала старый декабрист не давал согласия на печатание своих «Записок» в изуродованном цензурными чернилами виде, но затем, очевидно вняв настояниям Евгения Ивановича, уступил. 15 августа 1858 г. декабрист писал Евгению: «Вот Вам, любезный мой банкир, и фотограф, и литограф, и пр., и пр., окончательные листы моей рукописи. Прошу Вас, добрый Евгений Иванович, переплесть ее в том виде, как она к Вам явилась, — в воспоминание обо мне! Печататься не хочу в искаженном виде и потому не даю Вам на это согласия. Кроме Ваших самых близких, я желал бы, чтобы рукопись мою прочел П. В. Анненков. Я ему говорил кой о чем, тут сказанном. Вообще прошу Вас не производить меня в литераторы».{153} Молодой исследователь, очевидно, объяснил декабристу, какое громадное общественное значение будет иметь такая публикация. Ведь помимо того что «Записки» Пущина о Пушкине сами по себе являются потрясающим человеческим документом, они оказались бы первым произведением декабриста, появившимся на страницах русской подцензурной печати. Этим как бы пробивалась глухая стена молчания, возведенная российской властью вокруг героев 14 декабря.
«Работа» цензуры над рукописью декабриста заключалась в следующем: было вымарано большинство фамилий, изъято несколько интересных отрывков, отсечен конец, где Пущин рассказывает о своей жизни в ссылке и о том, как он узнал о гибели Пушкина.{154} Более полный, чем в «Атенее», текст записок И. И. Пущина опубликовал много лет спустя Л. Н. Майков в своей книге «Пушкин. Биографические материалы и историко-литературные очерки». В примечании к этой публикации он пишет: «Воспоминания о Пушкине Пущин написал по вызову одного из молодых друзей своего преклонного возраста. Не имеем права назвать это достойнейшее лицо, но не можем не упомянуть о его почине с великою признательностью, ибо он доставил нашей литературе драгоценный памятник».{155} Таким образом, мы видим, что роль Евгения Ивановича как инициатора написания этих замечательных записок была хорошо известна еще его современникам, но имя его не упоминалось в печати, без сомнения, из-за его неслыханной скромности и нежелания присоединять свое имя к великим именам. Точно так же вплоть до советского времени «Записки» Пущина выходили без предпосланного им посвящения Е. И. Якушкину.
Полный текст «Записок» был напечатан в шестой книге герценовской «Полярной звезды». В пересылке текста, как установлено исследователями, участвовали кроме Е. И. Якушкина П. А. Ефремов и А. Н. Афанасьев. Только в 1907 г., уже после смерти Евгения Ивановича, его сыновьям удалось опубликовать в России отдельной книгой полный текст «Записок о Пушкине». В виде предисловия здесь были напечатаны воспоминания Е. И. Якушкина об И. И. Пущине, написанные еще в конце XIX в. и опубликованные в ярославской газете «Северный край» в 1899 г.{156} Еще сложнее обстояло дело с «Записками» И. Д. Якушкина, куда более острыми в политическом отношении. В 50—60-е гг. их вообще не удалось напечатать в России и они были переправлены в Лондон, куда их отвез близкий приятель Евгения Виктор Иванович Касаткин. Эти записки были опубликованы А. И. Герценом дважды: в седьмой книге «Полярной звезды» (1861 г.), а затем в первом выпуске «Записок декабристов» (1862 г.). Однако Герцен напечатал только две первые части записок Ивана Дмитриевича. С третьей частью произошла какая-то непонятная история, не до конца выясненная и до сих пор. Касаткин в первый свой приезд в Лондон (конец 1850-х гг.) действительно привез только две части драгоценных записок, доверенных ему Евгением Ивановичем. Вполне возможно, что третья часть еще не была переписана набело. В свой второй приезд (летом 1862 г.) Касаткин, судя по письмам Герцена, привез-таки третью часть рукописей, но почему-то Герцену ее не отдал. Возможно, он хотел напечатать ее сам (как раз в это время он совместно с другими эмигрантами организовал в Берне свою типографию, но она вскоре закрылась). После смерти В. И. Касаткина в 1867 г. рукопись, очевидно, осталась у его вдовы. В письмах Герцена и Огарева имеются сведения об этом. Почему ее все-таки не удалось опубликовать в вольной печати — неясно. Впрочем, эти годы для самой вольной печати были очень тяжелыми, а жизнь Герцена уже близилась к концу… Третья часть была опубликована Е. И. Якушкиным в «Русском архиве» (1870, № 8, 9), да и то только по недосмотру цензуры. Московски]! цензурный комитет разрешил публикацию, считая «Записки» историческим документом о событиях, уже известных публике. Главное управление по делам печати объявило это решение «глубоко ошибочным и вредным», по так как журнал успел разойтись, то никаких мер принять уже было нельзя.{157} Так Евгений Иванович еще раз перехитрил цензуру. Отдельной книгой эти «Записки» он смог выпустить только в 1905 г., на гребне революционного движения. Следующее, полное издание этих содержательных записок было осуществлено уже внуком декабриста Вячеславом Евгеньевичем в 1908 г.