Эта выписка характеризует не только политические убеждения Якушкина, всегда стоявшего на стороне борцов за свободу, по и его методику как литературного критика и историка литературы, весьма передовую для своего времени.
В статье «Проза А. С. Пушкина» обращает на себя внимание еще один пассаж, характеризующий принципы Якушкина-текстолога, а точнее, те требования, которые предъявляла к публикациям произведений писателей новая, так называемая библиографическая школа в литературоведении, противостоявшая установкам «эстетического» направления. «К сожалению, Анненков большую часть прозаических статей напечатал по редакции посмертного издания, часто весьма неправильной, — пишет Якушкин. — Лица, распоряжавшиеся посмертным изданием, чрезвычайно странно понимали обязанности, лежавшие на них относительно поэта и публики. Они не только выпускали фразы и целые статьи, которые в цензурном отношении всегда могли быть напечатаны, но даже и переделывали, совершенно произвольно и без всякого основания, стихи и прозу Пушкина с решимостью, непонятною ни для одного образованного человека. Во всех этих поправках и выпусках виден самый узкий взгляд на значение Пушкина, видны какие-то отжившие и отчасти произвольные требования относительно нравственности и языка литературных произведений».{177} Совершенно понятно, что под словом «нравственность» подразумевается политическое звучание поэзии Пушкина, точно так же как в приведенном выше мнении Якушкина о Радищеве под словом «умственное» следует читать — «революционное» движение. К таким ухищрениям эзоповского языка читатели той поры были вполне привычны.
В № 8 «Библиографических записок» за тот же 1859 г. Е. И. Якушкин поместил небольшую статью «Неизданные записки о Пушкине», которая в сущности была посвящена И. И. Пущину и прославляла его дело. Так снова в творчестве Якушкина смыкались пушкинская и декабристская тематика. Любовь к Пушкину Евгений Иванович сохранил на всю жизнь и завещал ее своим детям и внукам. Известно, что сын его Вячеслав Евгеньевич стал одним из выдающихся русских пушкинистов. Когда рукописи Пушкина были переданы его семьей Румянцевскому музею в Москве, именно В. Е. Якушкину было поручено ответственное и почетное дело создания первого их научного описания.
Уже в глубокой старости, подводя итоги, Евгений Иванович писал П. А. Ефремову: «Я помню, что когда я не умел еще читать, то знал уже на память некоторые стихи из 1 главы «Евгения Онегина», так часто эту главу при мне читали. Лет тринадцати я мог уже без ошибки прочесть на память большинство мелких стихотворений, а знал, конечно, все напечатанное и многое обращавшееся в рукописях. Мою страсть к Пушкину наследовали мои сыновья. У меня здесь есть внучка лет 9, которая много знает из Пушкина не хуже меня и даже меня поправляет, если я ошибусь. Надеюсь, что и правнуки мои будут иметь такую же страсть к Пушкину».{178} Но Пушкин был для Якушкина не только любимым поэтом; он был личностью, достойной подражания. Когда II. А. Ефремов пожаловался другу на тяжелую обстановку, в которой ему пришлось служить, Якушкин отвечал ему: «Я сам вынес много подобных невзгод, сотни доносов и тысячи сплетен самого скверного свойства. Было время, когда мое служебное положение было более нежели шатко, а у меня была семья, и наличного капитала было достаточно, чтобы прокормить семью не более, как в течение двух недель. Из нормального положения я не выходил, а ежели и выходил, то очень ненадолго. С голоду не умрем, а ежели немножко придется поголодать, беды в этом особенной нет. С какою веселостью Пушкин пишет письма из деревенской ссылки, для него действительно тяжелой. Вот у кого надо учиться».{179}
Чрезвычайно значительна роль Е. И. Якушкина в лондонской пушкиниане. Разыскания Н. Я. Эйдельмана убедительно доказывают, что подавляющее количество пушкинских материалов, опубликованных на страницах «Полярной звезды» Герцена, происходило из собрания Якушкина и попадало в Лондон через его ближайших друзей.{180} Так, из материалов Якушкина в «Полярной звезде» были опубликованы: запрещенные русской цензурой места из «Записок о Пушкине» Пущина, описание встречи поэта с арестованным Кюхельбекером (ранее частично опубликованное в «Библиографических записках»), отрывки из воспоминаний декабриста И. Д. Якушкина о встрече с поэтом в Каменке, примечания Пушкина к «Истории пугачевского бунта» и другие тексты. Кроме того, целый ряд стихотворений Пушкина, напечатанных в сборнике «Русская потаенная литература», также исходил из архива Якушкина. Чрезвычайно существенным был его вклад и в знаменитое гербелевское издание Пушкина (Берлин, 1861), которое скорее можно назвать якушкинским, — оно почти полностью опирается на его собрание. Таким образом, Е. И. Якушкин был одним из самых активных публикаторов запрещенных цензурой пушкинских материалов. Пожалуй, в конце 50-х — начале 60-х гг. в этом отношении он не имел себе равных. Напомним, что он опубликовал далеко не все, чем владел. Собрание его было полностью использовано для печати лишь в советское время. Впоследствии, живя в провинции, Якушкин не имел уже возможности заниматься разысканиями пушкинских материалов, тем не менее к нему как к признанному знатоку продолжали обращаться все сколько-нибудь серьезно занимавшиеся пушкинскими текстами, и в первую очередь редактор двух изданий сочинений Пушкина И. А. Ефремов, сам крупнейший знаток пушкинских материалов. Сведения о помощи Якушкина Ефремову при редактировании сочинений поэта во множестве встречаются в их неизданной переписке.{181}
Хочется еще раз подчеркнуть, что Якушкин был не просто собирателем и публикатором пушкинских текстов (хотя и этого одного было вполне достаточно, чтобы запять почетное место в отечественном пушкиноведении) — он был также исследователем общественных взглядов и общественного значения творчества Пушкина.
Эту линию успешно продолжил его сын Вячеслав Евгеньевич, который в 1899 г. был выслан из Москвы под надзор полиции за речь об общественных взглядах Пушкина. В этой речи, произнесенной во время пушкинских юбилейных торжеств в «Обществе любителей российской словесности», В. Е. Якушкин говорил о верности Пушкина декабристским идеалам. «Великую заслугу» поэта он видел в том, что «благодаря ему идеи 20-х годов нашли легче доступ к молодому поколению 30-х годов».
Выступив против официальной версии о резком поправении Пушкина после 14 декабря, Якушкин заявил, что «общественные идеи» Пушкина после возвращения из ссылки «в сущности остались те же, но он для их распространения и осуществления в пределах возможного впредь должен был употреблять уже другие средства». Поэтическую биографию Пушкина Якушкин связывал с «историей нашего общественного движения», увидев в Пушкине 30-х гг. «единственного выразителя общественных идей 20-х годов» «в прежнем кружке, продолжавшем владеть литературой».{182}
Как видим, сын являлся продолжателем дела отца, а оба они следовали версии Герцена, весьма плодотворной, но имевшей в русском дореволюционном пушкиноведении не так уж много сторонников. Целью этих исследователей помимо прямого изучения пушкинского наследия было доказать преемственность прогрессивных идей, «непрерывность предания», по счастливому выражению Герцена. Вольнолюбивые стихи Пушкина давали для этого чрезвычайно благодарный материал; условия же ожесточенной полемики с теми, кто считал Пушкина «человеком, чуждым современным убеждениям» (слова Чернышевского){183}заставляли иной раз даже преувеличивать революционность поэта.