Выбрать главу

Пущину было неловко за Пушкина, который, как школьник, присмирел при появлении настоятеля. Он высказал ему свою досаду, что накликал это посещение: «Перестань, любезный друг, — сказал Пушкин, — ведь он и без того бывает у меня, я поручен его наблюдению. Что говорить об этом вздоре». И затем он, как ни в чем не бывало, продолжал читать комедию. Поздно ночью Пущин выехал из Михайловского. Это было последнее свидание его с Пушкиным, самым близким ему из его друзей.

Пущин 8 декабря 1825 г. приехал из Москвы в Петербург. Он присутствовал на последних совещаниях членов тайного общества и 14 декабря был на Сенатской площади, где собрались заговорщики и возмущенные ими войска. Когда восстание было подавлено, Пущин одним из последних ушел с площади, в шинели, пробитой во многих местах картечью. Рано утром 15 декабря к нему приехал его лицейский товарищ князь Горчаков. Он привез ему заграничный паспорт и умолял его ехать немедленно за границу, обещаясь доставить его на иностранный корабль, готовый к отплытию. Пущин не согласился уехать: он считал постыдным избавиться бегством от той участи, которая ожидает других членов тайного общества: действуя с ними вместе, он хотел разделить и их судьбу. В то же утро заехал к Пущину кн. П. Л. Вяземский и спросил его: не может ли он быть ему чем-нибудь полезен. Пущин просил его взять на сохранение портфель с бумагами; в портфеле этом было несколько стихотворений Пушкина, Дельвига и Рылеева, а также несколько записок по разным общественным вопросам. Все эти бумаги, если бы они и были взяты при обыске, не могли служить к отягчению участи Пущина; он потому только отдал их кн. Вяземскому, что желал сохранить их, так как они были связаны с дорогими для него воспоминаниями. Князь Вяземский обещал сберечь этот портфель и возвратить его Пущину при первом с ним свидании. И действительно, в 1857 г., в первый же день приезда Пущина в Петербург, кн. Вяземский привез ему портфель, взятый им на сохранение 32 года тому назад.

15 декабря Пущин был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Во время следствия он по выдал никого из своих товарищей, и поэтому в «Донесении следственной комиссии» вовсе не встречается ссылок на его показания. Верховный уголовный суд отнес его к первому разряду государственных преступников и приговорил к смертной казни отсечением головы. Указом, данным Верховному суду 22 августа 1826 г., он всемилостивейше освобожден от смертной казни с заменою ее ссылкой в вечные каторжные работы. После произнесения приговора Пущин был отвезен в Шлиссельбургскую крепость, откуда только через полтора года был отправлен в Сибирь, в каторжные работы.

В первый день его приезда в Читу, 5 января 1828 г. Александра Григорьевна Муравьева вызвала его к частоколу и отдала ему листок бумаги, на котором было написано:

Мой первый друг, мой друг бесценный! И я судьбу благословил, Когда мой двор уединенный, Печальным снегом занесенный, Твой колокольчик огласил.
Молю святое провиденье: Да голос мой душе твоей Дарует то же утешенье, Да озарит он заточенье Лучом лицейских ясных дней!
Псков, 13 декабря 1826 г.

«Отрадно, — пишет Пущин, — отозвался во мне голос Пушкина. Преисполненный глубокой, живительной благодарности, я не мог обнять его, как он меня обнимал, когда я первый посетил его в изгнании. Увы! Я не мог даже пожать руку той женщине, которая так радостно спешила утешить меня воспоминанием друга». «Наскоро, через частокол, Александра Григорьевна проговорила мне, что получила этот листок от одного своего знакомого, перед самым отъездом из Петербурга, хранила его до свидания со мной и рада, что могла наконец исполнить порученное поэтом».

В начале 1837 г. Пущин узнал о дуэли и смерти Пушкина. «Весть эта, — пишет он, — электрической искрой сообщилась в тюрьме; во всех кружках только и речи было о смерти Пушкина, об общей пашей потере». «Не стану беседовать с Вами об этом народном горе, тогда несказанно меня поразившем: оно слишком тесно связано с жгучими оскорблениями, которые невыразимо должны были отравлять последние месяцы жизни Пушкина. Другим лучше меня, далекого, известны гнусные обстоятельства, породившие дуэль; с своей стороны скажу только, что не мог без особого отвращения об них слышать, меня возмущали лица, действовавшие и подозреваемые в участии по этому гадкому делу, подсекшему существование величайшего из поэтов».

По освобождении от каторжных работ Пущин в конце 1839 г. был послан на поселение в Туринск. Северный сибирский климат вредно подействовал на его здоровье; в Туринске он постоянно хворал. Поэтому по его просьбе он в 1843 г. был переведен в Ялуторовск, город с несколько лучшими условиями для жизни. Здесь, в кругу нескольких близких ему товарищей по ссылке, его время проходило в частых откровенных с ними беседах и в чтении книг, в которых не было недостатка, так как жившие в Ялуторовске декабристы получали все сколько-нибудь замечательные литературные произведения. Кроме того, он вел обширную переписку с родными, с прежними петербургскими и московскими знакомыми и с своими товарищами по ссылке, рассеянными но всей Сибири. Большой интерес представляет его переписка с бывшим директором Царскосельского лицея, Е. А. Энгельгардтом, который о большою нежностью и глубоким уважением относился всегда к своему бывшему воспитаннику. Из писем Пущина к Энгельгардту можно видеть, какое настроение и какие взгляды были у него во время ссылки. Так, в письме от 26 февраля 1845 г. он говорит: «Скоро минет двадцать лет сибирским разного рода существованиям. В итоге, может быть, окажется что-нибудь дельное: цель освящает и облегчает заточение и ссылку».

«Горько слышать, что наше 19 октября пустеет: видно и чугунное кольцо[9] стирается временем. Трудная задача так устроить, чтобы оно не имело влияния на здешнее хорошее. Досадно мне на наших звездоносцев; кажется, можно бы сбросить эти пустые регалии и явиться запросто в свой прежний круг. Мысленно я часто в вашем тесном кругу, с прежними верными воспоминаниями. У меня как-то они не стареют».

По обнародовании всемилостивейшего манифеста 26 августа 1856 г. Пущин выехал из Ялуторовска сначала в Москву, затем в Петербург, где с горячим сочувствием был встречен своими лицейскими товарищами и прежними знакомыми. Он виделся там с К. Данзасом, который передал ему, что Пушкин во время своей последней болезни сказал: «Как жаль, что нет теперь ни Пущина, ни Малиновского».

В 1858 г. Пущин женился на вдове своего товарища по ссылке, И. Д. Фонвизиной, урожденной Апухтиной. Он поселился в ее имении, с. Марьине, Бронницкого уезда, где и окончил начатые еще в Сибири свои записки о Пушкине. Здоровье его все более и более приходило в упадок. Пущин скончался 3 апреля 1859 г.

Воспоминания о Г. С. Батенькове[10]

В 1854 и 1855 гг., во время пребывания моего в Томске, я познакомился и близко сошелся с Гаврилом Степановичем Батеньковым. Это был человек замечательный по уму, широкому образованию и по его необыкновенной судьбе.

Г. С. Батеньков родился в Тобольске в 1793 г. По окончании образования во 2-м кадетском корпусе он поступил прапорщиком в одну из батарей действующей армии и участвовал в походах 1812–1815 гг. В сражении при Монмирале (1814 г.) он, находясь с двумя своими орудиями в арьергарде, прикрывавшем отступление войск Сакена, так упорно и долго держался на позиции, что был окружен неприятелем, получил несколько штыковых ран и оставлен замертво на поле сражения. Французский офицер, посланный для уборки тел, заметил в Батенькове признаки жизни и велел отнести его в городской госпиталь.

вернуться

9

Е. А. Энгельгардт роздал чугунные кольца воспитанникам Лицея 1-го выпуска в знак прочности лицейского союза.

вернуться

10

Воспоминания о Г. С. Батенькове. Впервые опубликованы: Северный край. 1899. № 48. Не перепечатывались.