В 1853 г. в жизни Евгения Ивановича Якушкпна произошло огромное событие: он получил по Межевому ведомству командировку в Сибирь и там впервые увиделся со своим отцом. Евгению в это время было 27 лет, Ивану Дмитриевичу — 60. Какими они увидели друг друга? Можно себе представить, как дрогнуло сердце у старого декабриста при виде сына — ведь это был вылитый портрет его жены. Те же правильные черты лица, те же большие синие глаза… В последний раз отец видел его совсем крошечным; это было во время их свидания в Ярославле. «Евгению был тогда второй год и он только что начинал ходить, — вспоминал Иван Дмитриевич, — в продолжение нескольких часов все старания Настеньки не могли его заставить приблизиться ко мне, и только перед самой нашей разлукой он протянул ко мне ручонки и сел на колени».{29} Теперь перед ним был красивый молодой человек, лишь отдаленно напоминавший того малыша…
Внешность Ивана Дмитриевича хорошо известна но портретам. По представляют интерес и словесные описания ее, сделанные людьми, знавшими его в Сибири. Вот как описывает его художник М. С. Знаменский, сын его соратника по просвещению края отца Стефана: «Гость был в легонькой шубе с коротеньким капюшоном, в остроконечной мерлушечьей шапке на маленькой голове, нос у него был острый с горбинкой, глаза темные и быстрые, улыбающийся красный рот».{30}Тот же Знаменский дал описание квартиры Якушкина, в которой он жил все свои ялуторовские годы: «Комната его скорее всего походила на каюту. Стены были обтянуты черным коленкором. На черном фоне резко выступал в переднем углу артистической работы бюст красивой женщины — его жены. Между окнами, над письменным столом висели два детских портрета. Это были его дети. Выше — книжная полка, барометр, изваяние из меди — работа старых великих мастеров Италии. Вот и все украшения его скромного жилища».{31} Это описание дополняют воспоминания А. П. Созонович. «Якушкин нанимал у Родионовны верхний этаж ее маленького деревянного домика в две комнаты… В первой комнате между двумя окнами стоял письменный стол на двух шкафиках, вольтеровское кресло с круглой ножной подушкой, два складных стула, этажерка, маленький диванчик… Вся мебель была выкрашена черной краской под лак и обтянута, как и стены, темно-серым коленкором… Родионовна, как и большая часть сибирячек, обладала проворством, чистоплотностью и поваренным искусством, поэтому он имел дома здоровый и вкусный обед, и квартира его, светлая и теплая, всегда щеголяла необыкновенной опрятностью».{32} Как характерную для Якушкина черту надо отметить следующее: после отъезда из Ялуторовска Иван Дмитриевич продолжал высылать своей хозяйке плату за квартиру (45 р. в год, что при тогдашней сибирской дешевизне было заметной суммой в бюджете простой женщины), а когда он умер, эти деньги до самой смерти Ларионовой высылал Евгений.
Во дворе дома Иван Дмитриевич установил столб для метеорологических наблюдений, чрезвычайно смущавший местных жителей, которые вообще склонны были поначалу считать его колдуном как за столб, так и за его ботанические экскурсии по окрестностям и даже… за катание на коньках, которое было тогда неизвестно в Сибири. «Но вместе с тем, — как отмечает та же Созонович, — перед ним благоговели за чистоту его безупречной жизни и безграничную любовь к ближнему, благодетельно отражавшуюся на всех, кто бы ни встречался на его пути».{33} Декабрист Н. С. Басаргин отмечал: «Иван Дмитриевич Якушкин по своему уму, образованию и характеру принадлежал к людям, выходящим из ряда обыкновенных. Отличительная черта его характера была твердая, непреклонная воля во всем, что он считал своею обязанностью и что входило в его убеждения. <…> Имея очень ограниченные средства, он уделял последние на помощь ближнему».{34}
Евгений Иванович Якушкин.
Рис. К. Мазера. 1841 г. Публикуется впервые.
Вот таким человеком, к тому же постоянно окруженным детьми, увидел Евгений своего отца. Эта встреча и знакомство с декабристами — Пущиным, Муравьевым-Апостолом, Батеньковым, Оболенским и другими старыми героями — во многом определили направление научной и общественной деятельности Евгения Ивановича. Он становится одним из первых в России собирателей и публикаторов декабристских материалов, а также фотографом и литографом, изготовителем портретов декабристов и распространителем их (о чем еще будет рассказано). Известно также, что большая часть мемуаров декабристов появилась на свет только благодаря его настояниям.
На декабристов Евгений Иванович произвел не просто хорошее, а, можно сказать, сильное впечатление. Он был принят как равный в «ялуторовскую семью», стал казначеем «малой артели» и руководил ею до смерти последнего из декабристов. Надо полагать, что в эту поездку он решил совместно с отцом и вопрос об освобождении крестьян в их Жукове.
Примерно в том же возрасте, что и Евгений, Иван Дмитриевич начал задумываться о положении своих крепостных. Сначала он вдвое уменьшил господскую запашку, сократив этим и барщину. Затем он решил отпустить крестьян на волю. Он предполагал передать им безвозмездно дома, инвентарь, скот и землю, находившуюся под их усадьбами, огородами и выгоном, всю же остальную землю он хотел закрепить за собой и сдавать ее в аренду крестьянам по их потребностям. На этот проект крестьяне не согласились, предпочитая оставаться в зависимости от доброго барина, но не терять землю. Впоследствии Якушкин пришел к выводу, что освобождать крестьян без земли нельзя. Но новый проект ему уже не удалось осуществить. Эта задача выпала на долю его сына. После ареста декабриста семья продолжала выполнять его распоряжения, направленные на облегчение участи крестьян. Жители Жукова стали зажиточнее, но помещичье хозяйство пришло в упадок. Причин этому было множество: большие затраты по обучению мальчиков сначала дома, затем в Московском университете, заграничная поездка Евгения, очень дорого стоившая, болезнь и смерть Анастасии Васильевны (она умерла молодой в 1846 г.). Наконец, регулярно посылались деньги в Сибирь, а это составляло примерно половину годового дохода, получаемого от Жукова. Надо полагать, что и женская рука не была достаточно умелой для управления имением, да и доброта владелицы не способствовала росту доходов. Как бы то ни было, но положение имения было тяжелым, и его пришлось в 1847 г. заложить в Московской сохранной казне. Матери уже не было в живых, и деньги под залог получили Вячеслав и Евгений. Эти деньги (И ООО р.) почти полностью ушли на уплату долгов покойной Анастасии Васильевны и заграничную поездку Евгения. В последующие годы половина дохода с имения поступала в уплату долга в Опекунский совет. А если, как мы видели, другая половина отсылалась в Сибирь, то ясно, что молодые Якушкины жили уже не с доходов, а только своим жалованьем, получаемым по службе. Холостому Вячеславу было легче; Евгению же, у которого появились дети (их было у него пятеро, но первая девочка умерла в 1852 г.), было туговато. Главной его заботой было состояние крестьян, которые все же продолжали оставаться крепостными, каким бы благоприятным ни было их положение.
По выкладкам специально изучавшего этот вопрос Д. И. Будаева, вся земля была в распоряжении крестьян еще задолго до Манифеста об их освобождении. Но установившееся в литературе мнение о том, что Евгений Иванович и юридически освободил своих крестьян до реформы, этот иссследователь оспаривает.{35}Как бы то ни было, Жуковские крестьяне пользовались такими привилегиями, о которых и помыслить не могли крепостные. Независимо от юридического оформления они перестали быть рабами. Посетивший Жуково уже в советское время внук декабриста Евгений Евгеньевич писал: «За сто протекших лет у бывших якушкинских крестьян не сохранилось решительно никаких воспоминаний об И. Д. Якушкине. Сына же его, Евгения Ивановича, который в 1855 году отпустит крестьян на волю и отдал им всю землю вместе с помещичьей усадьбой, крестьяне помнят и память его чтут».{36}