Выбрать главу

XIX.

И вотъ ввели въ семью чужую.... Да ты не слушаешь меня...» — «Ахъ, няня, няня, я тоскую, Мнѣ тошно, милая моя: Я плакать, я рыдать готова!....» — «Дитя мое, ты нездорова; Господь помилуй и спаси! Чего ты хочешь, попроси.... Дай окроплю святой водою, Ты вся горишь...» — «Я не больна; Я... знаешь, няня,... влюблена.» — «Дитя мое, Господь съ тобою!» — И няня дѣвушку съ мольбой Крестила дряхлою рукой.

XX.

— «Я влюблена,» шептала снова Старушкѣ съ горестью она. — «Сердечный другъ, ты нездорова. — «Оставь меня: я влюблена.» — И между тѣмъ луна сіяла И темнымъ свѣтомъ озаряла Татьяны блѣдныя красы, И распущенные власы, И капли слезъ, и на скамейкѣ Предъ героиней молодой, Съ платкомъ на головѣ сѣдой, Старушка въ длинной тѣлогрѣйкѣ; И все дремало въ тишинѣ При вдохновительной лунѣ.

XXI.

И сердцемъ далеко носилась Татьяна, смотря на луну.... Вдругъ мысль въ умѣ ея родилась.... — «Поди, оставь меня одну. Дай, няня, мнѣ перо, бумагу, Да столъ подвинь: я скоро лягу; Прости.» И вотъ она одна. Все тихо. Свѣтитъ ей луна. Облокотясь, Татьяна пишетъ, И все Евгеній на умѣ, И въ необдуманномъ письмѣ Любовь невинной дѣвы дышетъ. Письмо готово, сложено... Татьяна! для кого жъ оно?

XXII.

Я зналъ красавицъ недоступныхъ, Холодныхъ, чистыхъ какъ зима; Неумолимыхъ, неподкупныхъ, Непостижимыхъ для ума; Дивился я ихъ спѣси модной, Ихъ добродѣтели природной, И признаюсь, отъ нихъ бѣжалъ, И, мнится, съ ужасомъ читалъ Надъ ихъ бровями надпись ада: Оставь надежду навсегда.20 Внушать любовь для нихъ бѣда, Пугать людей для нихъ отрада. Быть можетъ, на брегахъ Невы Подобныхъ дамъ видали вы.

XXIII.

Среди поклонниковъ послушныхъ Другихъ причудницъ я видалъ, Самолюбиво равнодушныхъ Для вздоховъ страстныхъ и похвалъ. И что жъ нашелъ я съ изумленьемъ? Онѣ суровымъ поведеньемъ Пугая робкую любовь, Ее привлечь умѣли вновь, По крайней мѣрѣ, сожалѣньемъ, По крайней мѣрѣ, звукъ рѣчей Казался иногда важней, И съ легковѣрнымъ ослѣпленьемъ Опять любовникъ молодой Бѣжалъ за милой суетой.

XXIV.

За что жъ виновнѣе Татьяна? За то ль, что въ милой простотѣ Она не вѣдаетъ обмана И вѣритъ избранной мечтѣ? За то ль, что любитъ безъ искусства, Послушная влеченью чувства, Что такъ довѣрчива она, Что отъ Небесъ одарена Воображеніемъ мятежнымъ, Умомъ и волею живой, И своенравной головой, И сердцемъ пламеннымъ и нѣжнымъ? Ужели не простите ей Вы легкомыслія страстей?

XXV.

Кокетка судитъ хладнокровно, Татьяна любитъ не шутя И предается безусловно Любви, какъ милое дитя. Не говоритъ она: отложимъ — Любви мы цѣну тѣмъ умножимъ, Вѣрнѣе въ сѣти заведемъ; Сперва тщеславіе кольнемъ Надеждой, тамъ недоумѣньемъ Измучимъ сердце, а потомъ Ревнивымъ оживимъ огнёмъ; А то, скучая наслажденьемъ, Невольникъ хитрый изъ оковъ Всечасно вырваться готовъ.

XXVI.

Еще предвижу затрудненье: Родной земли спасая честь, Я долженъ буду, безъ сомнѣнья, Письмо Татьяны перевесть. Она по-Руски плохо знала, Журналовъ нашихъ не читала, И выражалася съ трудомъ На языкѣ своемъ родномъ, И такъ писала по-Французски... Что дѣлать! повторяю вновь: Донынѣ дамская любовь Не изъяснялася по-Русски, Донынѣ гордый нашъ языкъ Къ почтовой прозѣ не привыкъ.

XXVII.

Я знаю: дамъ хотятъ заставить Читать по-Руски. Право, страхъ! Могу ли ихъ себѣ представить Съ Благонамѣреннымъ21 въ рукахъ! Я шлюсь на насъ, мои поэты, Не правда ль: милые предметы, Которымъ, за свои грѣхи, Писали втайнѣ вы стихи, Которымъ сердце посвящали, Не всѣ ли, Русскимъ языкомъ Владѣя слабо и съ трудомъ, Его такъ мило искажали, И въ ихъ устахъ языкъ чужой Не обратился ли въ родной?