Выбрать главу

XXXVI.

Ужъ восемь робертовъ сыграли Герои виста; восемь разъ Они мѣста перемѣняли; И чай несутъ. Люблю я часъ Опредѣлять обѣдомъ, чаемъ И ужиномъ. Мы время знаемъ Въ деревнѣ безъ большихъ суетъ: Желудокъ — вѣрный нашъ Брегетъ; И, кстати, я замѣчу въ скобкахъ, Что рѣчь веду въ моихъ строфахъ Я столь же часто о пирахъ, О разныхъ кушаньяхъ и пробкахъ, Какъ ты, божественный Омиръ, Ты, тридцати вѣковъ кумиръ!

XXXVII. XXXVIII. XXXIX.

Но чай несутъ: дѣвицы чинно Едва за блюдечки взялись, Вдругъ изъ-за двери въ залѣ длинной Фаготъ и флейта раздались. Обрадованъ музыки громомъ, Оставя чашку чаю съ ромомъ, Парисъ окружныхъ городковъ, Подходитъ къ Ольгѣ Пѣтушковъ, Къ Татьянѣ Ленскій, Харликову, Невѣсту переспѣлыхъ лѣтъ, Беретъ Тамбовскій мой поэтъ, Умчалъ Буяновъ Пустякову, И въ залу высыпали всѣ, И балъ блеститъ во всей красѣ.

XL.

Въ началѣ моего романа (Смотрите первую тетрадь) Хотѣлось въ родѣ мнѣ Альбана Балъ Петербургскій описать; Но, развлеченъ пустымъ мечтаньемъ, Я занялся воспоминаньемъ О ножкахъ мнѣ знакомыхъ дамъ. По вашимъ узенькимъ слѣдамъ, О ножки, полно заблуждаться! Съ измѣной юности моей Пора мнѣ сдѣлаться умнѣй, Въ дѣлахъ и въ слогѣ поправляться, И эту пятую тетрадь Отъ отступленій очищать.

XLI.

Однообразный и безумный, Какъ вихорь жизни молодой, Кружится вальса вихорь шумный; Чета мелькаетъ за четой. Къ минутѣ мщенья приближаясь, Онѣгинъ, втайнѣ усмѣхаясь, Подходитъ къ Ольгѣ. Быстро съ ней Вертится около гостей, Потомъ на стулъ ее сажаетъ, Заводитъ рѣчь о томъ, о семъ: Спустя минуты двѣ, потомъ Вновь съ нею вальсъ онъ продолжаетъ; Всѣ въ изумленьи. Ленскій самъ Не вѣритъ собственнымъ глазамъ.

XLII.

Мазурка раздалась. Бывало, Когда гремѣлъ мазурки громъ, Въ огромномъ залѣ все дрожало, Паркетъ трещалъ подъ каблукомъ, Тряслися, дребезжали рамы; Теперь не то: и мы, какъ дамы, Скользимъ по лаковымъ доскамъ. Но въ городахъ, по деревнямъ, Еще мазурка сохранила Первоначальныя красы: Припрыжки, каблуки, усы Все тѣ же; ихъ не измѣнила Лихая мода, нашъ тиранъ, Недугъ новѣйшихъ Россіянъ.

XLIII. XLIV.

Буяновъ, братецъ мой задорный, Къ герою нашему подвелъ Татьяну съ Ольгою: проворный Онѣгинъ съ Ольгою пошелъ; Ведетъ ее, скользя небрежно, И, наклонясь, ей шепчетъ нѣжно Какой-то пошлый мадригалъ, И руку жметъ — и запылалъ Въ ея лицѣ самолюбивомъ Румянецъ ярче. Ленскій мой Все видѣлъ: вспыхнулъ, самъ не свой; Въ негодованіи ревнивомъ Поэтъ конца мазурки ждетъ И въ котильонъ ее зоветъ.

XLV.

Но ей не льзя. Не льзя? Но что же? Да Ольга слово ужъ дала Онѣгину. О, Боже, Боже! Что слышитъ онъ? Она могла... Возможно ль? Чуть лишь изъ пеленокъ, Кокетка, вѣтренный ребенокъ! Ужъ хитрость вѣдаетъ она, Ужъ измѣнять научена! Не въ силахъ Ленскій снесть удара; Проказы женскія кляня, Выходитъ, требуетъ коня И скачетъ. Пистолетовъ пара, Двѣ пули — больше ничего — Вдругъ разрѣшатъ судьбу его.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

La sotto giorni nubilosi e brevi Nasce una gente a cui l'morir non dole.
Petr.

I.

Замѣтивъ, что Владиміръ скрылся, Онѣгинъ, скукой вновь гонимъ, Близъ Ольги въ думу погрузился, Довольный мщеніемъ своимъ. За нимъ и Олинька зѣвала, Глазами Ленскаго искала, И безконечный котильонъ Ее томилъ, какъ тяжкій сонъ. Но конченъ онъ. Идутъ за ужинъ. Постели стелютъ; для гостей Ночлегъ отводятъ отъ сѣней До самой дѣвичьи. Всѣмъ нуженъ Покойный сонъ. Онѣгинъ мой Одинъ уѣхалъ спать домой.