Выбрать главу

LIII.

Нашелъ онъ полонъ дворъ услуги; Къ покойному со всѣхъ сторонъ Съѣзжались недруги и други, Охотники до похоронъ. Покойника похоронили. Попы и гости ѣли, пили, И послѣ важно разошлись, Какъ будто дѣломъ занялись. Вотъ нашъ Онѣгинъ сельскій житель, Заводовъ, водъ, лѣсовъ, земель Хозяинъ полный, а досель Порядка врагъ и расточитель, И очень радъ, что прежній путь Перемѣнилъ на что нибудь.

LIV.

Два дня ему казались новы Уединенныя поля, Прохлада сумрачной дубровы, Журчанье тихаго ручья; На третій, роща, холмъ и поле Его не занимали болѣ, Потомъ ужъ наводили сонъ; Потомъ увидѣлъ ясно онъ, Что и въ деревнѣ скука та же, Хоть нѣтъ ни улицъ, ни дворцовъ, Ни картъ, ни баловъ, ни стиховъ. Хандра ждала его на стражѣ И бѣгала за нимъ она, Какъ тѣнь, иль вѣрная жена.

LV.

Я былъ рожденъ для жизни мирной, Для деревенской тишины: Въ глуши звучнѣе голосъ лирной, Живѣе творческіе сны. Досугамъ посвятясь невиннымъ, Брожу надъ озеромъ пустыннымъ, И far nіente мой законъ. Я каждымъ утромъ пробуждёнъ Для сладкой нѣги и свободы: Читаю мало, много сплю, Летучей славы не ловлю. Не такъ ли я въ былые годы Провелъ въ бездѣйствіи, въ тиши Мои счастливѣйшіе дни?

LVI.

Цвѣты, любовь, деревня, праздность, Поля! я преданъ вамъ душой. Всегда я радъ замѣтить разность Между Онѣгинымъ и мной, Чтобы насмѣшливый читатель, Или какой нибудь издатель Замысловатой клеветы, Сличая здѣсь мои черты, Не повторялъ потомъ безбожно, Что намаралъ я свой портретъ, Какъ Байронъ, гордости поэтъ, — Какъ будто намъ ужъ невозможно Писать поэмы о другомъ, Какъ только о себѣ самомъ?

LVII.

Замѣчу кстати: всѣ поэты — Любви мечтательной друзья. Бывало, милые предметы Мнѣ снились, и душа моя Ихъ образъ тайный сохранила; Ихъ послѣ Муза оживила: Такъ я, безпеченъ, воспѣвалъ И дѣву горъ, мой идеалъ, И плѣнницъ береговъ Салгира. Теперь отъ васъ, мои друзья, Вопросъ не рѣдко слышу я: «О комъ твоя вздыхаетъ лира? «Кому, въ толпѣ ревнивыхъ дѣвъ, «Ты посвятилъ ея напѣвъ?

LVIII.

«Чей взоръ, волнуя вдохновенье, «Умильной лаской наградилъ «Твое задумчивое пѣнье? «Кого твой стихъ боготворилъ?» — И, други, никого, ей Богу! Любви безумную тревогу Я безотрадно испыталъ. Блаженъ, кто съ нею сочеталъ Горячку рифмъ: онъ тѣмъ удвоилъ Поэзіи священный бредъ, Петраркѣ шествуя во слѣдъ, А муки сердца успокоилъ, Поймалъ и славу между тѣмъ; Но я, любя, былъ глупъ и нѣмъ.

LIX.

Прошла любовь, явилась Муза, И прояснился темный умъ. Свободенъ, вновь ищу союза Волшебныхъ звуковъ, чувствъ и думъ; Пишу, и сердце не тоскуетъ; Перо, забывшись, не рисуетъ, Близъ неоконченныхъ стиховъ, Ни женскихъ ножекъ, ни головъ; Погасшій пепелъ ужъ не вспыхнетъ, Я все грущу; но слезъ ужъ нѣтъ, И скоро, скоро бури слѣдъ Въ душѣ моей совсѣмъ утихнетъ: Тогда-то я начну писать Поэму, пѣсенъ въ двадцать пять.

LX.

Я думалъ ужъ о формѣ плана, И какъ героя назову. Покамѣсть моего романа Я кончилъ первую главу; Пересмотрѣлъ все это строго: Противорѣчій очень много, Но ихъ исправить не хочу. Ценсурѣ долгъ свой заплачу, И журналистамъ на съѣденье Плоды трудовъ моихъ отдамъ: Иди же къ Невскимъ берегамъ, Новорожденное творенье! И заслужи мнѣ славы дань — Кривые толки, шумъ и брань.