– Евгений, будете к утру?
– Уйдите, глупый и скупой малец, на бал не пойду я больше вовек. И ничуть не болен я. Уйдите, я прошу.
Из окна была видна живописная улица. Она расстилалась вдоль длинной дороги, коей не было ни конца, ни края – вечна, казалось. Желая себя развлечь, я начал владычествовать на своей земле, заменив барщину легким оброком. Мои друзья начали отзываться обо мне, словно об опаснейшем чудаке. Да мне уже не важно, они мне безразличны стали.
Ко мне наведались крестьяне:
– О, спасибо, мудрый барин! Спасибо, умный господин! Теперь ты нас освободил, теперь мы тебя и наградим! Вкусней ягодой и квасом угостим, тюльпанами задарим! Прими наши дары!
Они собрались прямо перед моим домом. Я сначала было думал, что это крестьяне чужие, пришли с войной, убивать. А это мои меня благодарят… Ох, как чудесно это чувство. Принял дары от них. Странно, но от этого всего и работать стали больше, да больше мне платить. Брависсимо, перфекто! Жаль, что только меня тут мучает глупая скука, ведь моих друзей избила до колен больная жадность.
– Не уж-то вы не видите ничего дороже золота, друзья? – писал я в письмах своим бывшим друзьям, богатеям и скупердяям.
Со скуки я устроился часовым. Вы только представьте… Человек богат, умен, а работа его проста, словно две копейки – стоять. Стоять и ждать не пойми чего, словно какой-то столб. А люди диву даются, ибо какой это барин хороший, службу, как и мы, несет! И брали с меня пример они. Люди диву даются, ибо какой часовой-то у них, теперь никакой враг не страшен!
А я все стоял. Стоял, и думал, а ради чего живем-то. Каждый проживает свою жизнь по-своему, отличается своими определенными умениями, но все сводится к единому концу. Кто-то думает, что смерть не является концом. Кто-то ее боится, а кто-то ждет. Я же просто буду среди тех, кто живет и исполняет службу, данную ему. Исполняет пусть с гордостью, но и с долей бессмыслицы в глазах.
Однажды свет переломился. Я стоял на посту, как это было и всегда. Была зима. Снег бушевал во все стороны. Где-то проходили люди, где-то шли собачьи стаи. И вдруг прогремел выстрел. Он был ясен, как лай, и звонок, словно удар металла об металл. Люди разбежались. Теперь все зависело от меня. Что я буду делать? Кем буду я? Трусом, или спасителем, дарованным с небес? Я перезарядил винтовку. Снова прогремел выстрел и тело потянуло на снег. Я сжал ружье и принял участь лежать на снегу, но сдаваться не собирался. Я увидел рядом девочку. Она была маленькой, закрыла глазки и стояла, испуганная. Если убийца целится сюда, то быть может, следующая пуля может прилететь в нее. Я не знаю, что мной двигало.
Я рывком, из последних сил, выбросив все из головы укрыл девочку от летящей в нее пули, приняв боль на себя. Я кричал, и она убежала. Я – герой, но что дальше? Я уполз к стене какого-то дома и отключился.
Очнувшись, я увидел небывалую картину. Стоял офицер, а перед ним, спустив головы, стояли смирно солдаты. Офицер орал на них:
– Кто допустил? Кто допустил, я вас, скотин, спрашиваю!
Один из военнослужащих сделал шаг вперед.
– Ты допустил? Да как ты смел!
– Я… я не знал, сэр. – он заикался.
Офицер напрыгнул на солдата и силой стащил с него военную форму, после чего, бросив ее на землю, крикнул:
– И чтоб стыдно тебе было говорить о временах, проведенных на службе, Ленский!
Солдат стыдливо, робко ушел куда-то вдаль.
– Солдаты! – принялся он разъяснять остальным. – Встречайте новоиспеченного героя, Евгения Онегина!
– Ура!
Я тем временем лежал на бетонной дороге, не особо понимая, что здесь происходит. Хотя догадывался. Не уж-то этот господин Ленский, по своей глупости и необразованности, неумении держать все в расчете, дал приказ палить изо всех ружей в то место, на котором стоял я? К слову, это же было ошибкой, пускай и столь ужасной и не имеющей оправданий. Зачем было так жестоко с ним поступать?
Сразу после того, как я оклемался, по каким-то неведанным причинам я начал искать Ленского по всему городу. Собрал вещи и ходил, как неприкаянный, расспрашивая прохожих, где Ленский располагает свое жилище. Никто о Ленском из них не знал. «Леньком? Немецком?» – переспрашивали они, когда я уже, попросив прощения за занятое время, отправлялся на расспросы дальше. И в крайний вечер меня подловил один незнакомец. Он представился как Ленский.
Да, это был он! Красив, белокур, свеж и чист. Он с виду являлся добрейшим человеком на свете. У нас завелась беседа, в ходе которой мы прошли к нему домой и выпили чуток. Ленский писал стихи о любви, был мечтателем и надеялся раскрыть загадку цели жизни. Он был добр ко всем, и ничуть не обижался за то, что его прогнали со службы. По его словам, он и сам этого давно хотел. А передо мной он глубочайше извинился за то, что чуть не лишил жизни. «Расчет не тот!» – причитал он.