XVIII
Когда прибегнем мы под знамяБлагоразумной тишины,Когда страстей угаснет пламяИ нам становятся смешныИх своевольство иль порывыИ запоздалые отзывы, —Смиренные не без труда,Мы любим слушать иногдаСтрастей чужих язык мятежный,И нам он сердце шевелит.Так точно старый инвалидОхотно клонит слух прилежныйРассказам юных усачей,Забытый в хижине своей.
XIX
Зато и пламенная младостьНе может ничего скрывать.Вражду, любовь, печаль и радостьОна готова разболтать.В любви считаясь инвалидом,Онегин слушал с важным видом,Как, сердца исповедь любя,Поэт высказывал себя;Свою доверчивую совестьОн простодушно обнажал.Евгений без труда узналЕго любви младую повесть,Обильный чувствами рассказ,Давно не новыми для нас.
XX
Ах, он любил, как в наши летаУже не любят; как однаБезумная душа поэтаЕщё любить осуждена:Всегда, везде одно мечтанье,Одно привычное желанье,Одна привычная печаль.Ни охлаждающая даль,Ни долгие лета разлуки,Ни музам данные часы,Ни чужеземные красы,Ни шум веселий, ни наукиДуши не изменили в нём,Согретой девственным огнём.
XXI
Чуть отрок, Ольгою пленённый,Сердечных мук ещё не знав,Он был свидетель умилённыйЕё младенческих забав;В тени хранительной дубравыОн разделял её забавы,И детям прочили венцыДрузья-соседи, их отцы.В глуши, под сению смиренной,Невинной прелести полна,В глазах родителей, онаЦвела, как ландыш потаенный,Не знаемый в траве глухойНи мотыльками, ни пчелой.
XXII
Она поэту подарилаМладых восторгов первый сон,И мысль об ней одушевилаЕго цевницы первый стон.Простите, игры золотые!Он рощи полюбил густые,Уединенье, тишину,И ночь, и звёзды, и луну,Луну, небесную лампаду,Которой посвящали мыПрогулки средь вечерней тьмы,И слёзы, тайных мук отраду…Но нынче видим только в нейЗамену тусклых фонарей.
XXIII
Всегда скромна, всегда послушна,Всегда как утро весела,Как жизнь поэта простодушна,Как поцелуй любви мила,Глаза как небо голубые;Улыбка, локоны льняные,Движенья, голос, лёгкий стан,Всё в Ольге… но любой романВозьмите и найдёте, верно,Её портрет: он очень мил,Я прежде сам его любил,Но надоел он мне безмерно.Позвольте мне, читатель мой,Заняться старшею сестрой.
XXIV
Её сестра звалась Татьяна…[13]Впервые именем такимСтраницы нежные романаМы своевольно освятим.И что ж? оно приятно, звучно;Но с ним, я знаю, неразлучноВоспоминанье стариныИль девичьей! Мы все должныПризнаться: вкусу очень малоУ нас и в наших именах(Не говорим уж о стихах);Нам просвещенье не пристало,И нам досталось от негоЖеманство, – больше ничего.
XXV
Итак, она звалась Татьяной.Ни красотой сестры своей,Ни свежестью её румянойНе привлекла б она очей.Дика, печальна, молчалива,Как лань лесная боязлива,Она в семье своей роднойКазалась девочкой чужой.Она ласкаться не умелаК отцу, ни к матери своей;Дитя сама, в толпе детейИграть и прыгать не хотелаИ часто целый день однаСидела молча у окна.
XXVI
Задумчивость, её подругаОт самых колыбельных дней,Теченье сельского досугаМечтами украшала ей.Её изнеженные пальцыНе знали игл; склонясь на пяльцы,Узором шёлковым онаНе оживляла полотна.Охоты властвовать примета,С послушной куклою дитяПриготовляется шутяК приличию, закону света,И важно повторяет ейУроки маменьки своей.
XXVII
Но куклы даже в эти годыТатьяна в руки не брала;Про вести города, про модыБеседы с нею не вела.И были детские проказыЕй чужды: страшные рассказыЗимою в темноте ночейПленяли больше сердце ей.Когда же няня собиралаДля Ольги на широкий лугВсех маленьких её подруг,Она в горелки не играла,Ей скучен был и звонкий смех,И шум их ветреных утех.
XXVIII
Она любила на балконеПредупреждать зари восход,Когда на бледном небосклонеЗвёзд исчезает хоровод,И тихо край земли светлеет,И, вестник утра, ветер веет,И всходит постепенно день.Зимой, когда ночная теньПолмиром доле обладает,И доле в праздной тишине,При отуманенной луне,Восток ленивый почивает,В привычный час пробуждена,Вставала при свечах она.