— Поплыву, когда скажешь! — улыбнулся Петр, чтобы как-то польстить жене — она вон сколько работает, а ему иногда даже невдомек оценить плоды ее трудов, — там у нас муки еще на месяц хватит? Если нет, то там должно зерно лежать. Или, вот что… Может, вы с Ильяной со мной тоже поплывете? Саша может присмотреть за этим всем, если с нами не поплывет!
Он уже давно мне предлагал так сделать!
— Я посмотрю, как все будет…, — пробормотала она, лежа на его плече.
— Послушай, у тебя ничего не болит? Ты здорова? — спросил Петр, хотя знал, что ведуны и колдуны никогда не болеют, не говорят, сколько им лет, и им не свойственны многие вещи, которые так досаждают обычным людям. Но зато они болели другими болезнями. Им куда больше, чем простому люду, были присущи боязливость, беспокойство, ответственность за других, за свое волшебство.
Эвешка всегда чувствовала себя настороженно — ведь она была уже фактически мертва сотню лет, но скрывала это. Волшебство помогало ей в этом. Потом она вышла замуж за такого вот сорвиголову, но он никак не мог понять всех ее страхов и беспокойств.
Но Эвешка и в самом деле чувствовала, что с нею что-то было не так.
Какое-то чувство внутреннего беспокойства постоянно напоминало о себе.
Но что это могло быть такое? Впрочем, Петр все же считал, что понимает женщин достаточно — по крайней мере тех, с которыми он общался в годы своей бурной молодости. Но то в основном были купчихи да скучающие дочки кабатчиков. Характер жены его мало интересовал, только иногда он удивлялся, как такое может быть — одним только желанием или заклятьями заставлять заставлять попутный ветер надувать паруса.
Но для него Эвешка была женой, и потому все ее таланты он справедливо рассматривал как принадлежащие ему.
— Да нет, — наконец подала голос Эвешка, — ничего у меня не болит!
Просто как-то муторно на душе… Не знаю, может быть, это предчувствие перемены погоды?
— Но она же хорошая пока!
— Погода может измениться в любую минуту…
Неужели она опять что-то мудрит с погодой, подумал Петр. И все из-за нежелания отпускать дочь из дому ездить на лошади! Но сколько можно держать девчонку возле себя — ей уже пятнадцать лет, скоро будет невеста!
— А поточнее нельзя? — спросил Кочевиков немного раздраженно.
— Чего поточнее! Нет, вам и вправду надо отправляться! Или на лошадях, или по реке — но чего дома-то сидеть!
Петр удивился такому резкому изменению настроения, но решил не подавать виду.
— Значит, обратно в Киев посылаешь меня? Я что же, надоел тебе, может?
— Перестань! — она тоже стала выходить из себя, — ты мне никогда не надоедал!
— Может, что-то случилось с Ильяной?
— Нет!
— Перестань, я знаю, что ты и она сегодня какие-то не такие!
— Как это?
— Я сказал ей, что завтра поедем кататься на лошадях, их пора размять.
Ты знаешь, что она давно этого ждала! А последний месяц, так вообще уши мне с этим прожужжала! И вдруг на те, заявляет, что хочет остаться помочь тебе на кухне! Каково, а? Она что, правда хотела с тобой остаться?
— Она мне про это ничего не говорила! Кстати, она сказала, что я отругала ее?
— Сказала только, что должна больше тебе помогать в доме, вот и все! Ну что там насчет поездки в Киев?
Эвешка, сложив руки на груди и нахмурившись, отошла в сторону. Слишком много тут было недосказанного, чего бы она ни за что не хотела говорить кому-то другому, и чего Петр все равно не понял бы.
— Знаешь, я в Киев не собираюсь, — сообщил муж, — я и так там был! Этот княжич — просто алчный недоносок, да еще совершенно не понимает юмора!
Что мне там делать? А уж насчет Войводы, так они там для меня давно веревку намылили!
Ответа не последовало. Кочевиков терпеливо молчал. Ответа так и не было.
Тогда Петр, сняв рубашку, подошел к углу, где стояла корзина для грязного белья, и засунул рубашку туда.
— Я вообще ничего об этом не знаю! — повернулась Эвешка к нему, — и — вообще!
— И вообще, как только с моей дочерью начинают твориться странные вещи, меня сразу отправляют к черту на кулички! Ей уже пятнадцать лет, она время была такая спокойная, а тут будто подменили девку! Если уж есть что-то такое, чего я не понимаю, ты мне объясни!
— Мне ночью приснилась сова…
Ну и что из этого! Подумаешь, птица! Но не все было так просто в этой семье!
— А ведь сейчас как раз самое время! — в раздумье проговорил Петр, — я и сам несколько раз думал об этом. Но это вряд ли он! Ведь не…
Но Эвешка положила палец на его губы, давая понять, что говорить об этом бесполезно.
— Тогда пошли спать! — решительно сказал Петр, — и забудь про эту проклятую Сову! Я бы еще побеспокоился, если бы тебе приснился лебедь, который жил у нас в амбаре!
Женщина невесело рассмеялась.
— Только не это! — воскликнула она, — жуткое создание, прямо исчадие ада!
— От него не спасешься! — проговорил он, — впрочем, как и от меня тоже!
Это я тебе докажу! Кстати, как хорошо, что лебедь вовремя улетел! Если бы тогда Ильяна привязалась к нему, то потом слез было бы море!
— К сожалению, привязаться можно к чему-нибудь и похуже! Есть вот…
— Ну, без этого никуда! Я тебе скажу, в каждом городе есть такие злачные местечки, что потом так и тянет туда! Так что, Эвешка, пока она будет ездить верхом, она будет привязана к лошади, а это лучше! Пусть этим летом она еще чувствует себя ребенком! А зимой… зимой поглядим. Ты там не брани ее особо! И завтра не держи ее дома!
— Не брани ее! — нахмурилась женщина, — но ты не хуже меня знаешь, что я ее не браню!
— Но ты требуешь от нее многого!
— Но только того, что нужно!
— ПОслушай, она же ведь еще ребенок! Она же не может предугадывать все заранее! Все дети таковы! Я и сам был такой! Она должна наслаждаться жизнью, а взрослой станет — еще наработается! В общем, постарайся уговорить ее поехать с нами! Нечего ей тут сидеть!
— Знаешь что! Дочь ведуньи не должна расти, словно чертополох! Она не может жить, делая только то, что нравится ей! Ведь вокруг нее есть и другие люди! И с ними тоже нужно считаться! Петр, это и называется отроческим послушанием! Она потом будет мне благодарна за такое воспитание! Если она в самом деле почувствовала себя виноватой и приняла близко к сердцу мои упреки, так это хорошо! Пусть она почаще задумывается об этом!
— Но она ухаживала за лебедем…
— Не только уж благодаря ее стараниям! Ты спроси Сашку, она тоже иногда может вести себя просто опасно, он подтвердит! Или… спроси, что случилось с его родителями…
— Эвешка, перестань…
— Тебя тут не бывает, когда…
— Это зависит ведь не от меня!
— Если уж на то пошло, Петр, то мне совсем не нравится быть единственной, кто постоянно что-то ей запрещает! Я понимаю, что ты не способен ругать ее! Но вот что мне совсем не нравится — только я ее отругаю, как ты, наоборот, начинаешь утешать и хвалить ее! Ты даешь ей подарки, ты выполняешь любой ее каприз, ты… По сравнению с таким добреньким, каким ты стараешься казаться, я выгляжу…
— Что ты, это вовсе не так…
Эвешка широким шагом направилась в сторону, явно рассердившись. Петр и сам начал терять самообладание, но старался еще сдерживать себя.
— Я всегда бываю рядом, когда чувствую, что нужен ей! — проговорил он несколько смущенно, — и мне кажется, что так и надо! И не надо так убиваться! Будь сама помягче к ней! Она обычный ребенок, такая же, как и все дети в ее возрасте!
— Ах, если бы…, — начала упрямо жена.
Но тут Эвешка, решив больше не накалять обстановку, замолчала.
Петр тоже не стал ничего говорить. Уж лучше отложить разговор на завтра.
Или вообще не говорить на эту тему. Но уж сколько раз он говорил себе это!
Когда они пришли жить на это место, то быстро поставили дом и баню, а уж потом все остальное. Дом был основательный, с толстыми, рублеными стенами, зимой там было тепло. Это было тем более странно, что никто из них не был плотником.