Евгений Шварц. Хроника жизни

Двадцать лет тому… Они только-только поженились…

«Сижу я в Госиздате,
А думаю о Кате.
Думаю целый день —
И как это мне не лень?
Обдумываю каждое слово,
Отдохну и думаю снова
Барышне нашей Кате
Идет её новое платье.
Барышне нашей хорошей
Хорошо бы купить калоши.
Надо бы бедному котику
На каждую ногу по ботику.
Надо бы теплые… эти… —
Ведь холодно нынче на свете!
На свете зима-зимище.
Ветер на улице свищет.
Холодно нынче на свете,
Но тепло и светло в Буфете.
Люди сидят и едят
Шницель, филе и салат.
А я говорю: «Катюша,
Послушай меня, послушай.
Послушай меня, родная,
Родимая, необходимая!»
Катюша слышит и нет,
Шумит, мешает Буфет.
Лотерея кружит, как волчок,
Скрипач подымает смычок —
И ах! — музыканты в слезы,
Приняв музыкальные позы…».

В это время, постучавшись, вошел посетитель.

— Здравствуйте…

— Здравствуйте, — листки с письмом-стихами пришлось убрать в стол.

— Вы редактор?

— Да.

— Я принес стихи…

— Садитесь, рассказывайте…

— Да чего там рассказывать… Сокращен год назад, и все без работы… Занимал крупные должности… Вот принес вам четыре своих книжки для детей, — и он протянул стопку самодельных книжечек.

Та, что лежала сверху, называлась «Мой девиз. Пионерская песня». Над заглавием нарисован пионер с горном. Внизу справа — «цена 5 коп.».

Открыл первую страницу:

«Я малолетний пионер,
Но уж во мне живет мечта:
Встать грудью за Союз СэСэР,
Коль подойдет к нему беда».

— Вы оставьте свой адрес, — стараясь улыбаться как можно приветливей, сказал Шварц. — Я почитаю, дам почитать другим, и мы сообщим результаты.

— Хорошо, спасибо, — автор на предложенном ему листке написал свой адрес.

— Я провожу вас.

— Ну что вы…

— Пожалуйста…

В коридоре им попался Олейников.

— Что — опять?

— Ага, — пробурчал Шварц.

Проводив посетителя до лестничной площадки, он решил было вернуться к стихам для Кати, но на пути стоял Олейников.

— Написал?

— Что? — не понял он.

— Оду Лепорской?

— Написал.

— Ну, рассказывай…

Он стал читать оду, и когда подошел к концу, тоска ушла из его глаз.

Они опустились на четвереньки и потопали по коридору. Так, «изображая верблюдов», они разминались.

Двое молодых людей в испуге притиснулись к стене, чтобы пропустить четвероногих.

— Что вам угодно? — обратился к ним пышноволосый, кучерявый «верблюд».

— Маршака… Олейникова… Шварца… — пролепетали те.

— Очень приятно — Олейников, — представился кучерявый и протянул им правую переднюю ногу.

— Пантелеев…

— Шварц, — отрекомендовался другой.

— Белых…

— Пойдемте с нами, — сказал Олейников, и они потопали дальше.

Когда входили в соседнюю комнату, их лица были невозмутимо-вежливы. Здесь уже собрались Евгений Иванович Чарушин, Борис Степанович Житков, Даня Хармс, Коля Заболоцкий, Лидия Чуковская, Саша Введенский, Юра Владимиров.

Ждали Маршака.

Пантелеев и Белых пробрались к окну и замерли там.

— Евгений Львович Шварц, — торжественно объявил Олейников, — создал произведение впечатляющей силы. Оно едино в трех жанрах: это сатира, ода, а может быть, отчасти и басня. Пожалуйста, Евгений Львович…

— Один зоил коров доил
И рассуждал над молоком угрюмо…

Собравшиеся сразу отозвались радостным смехом. Милостиво заулыбался Заболоцкий, а Юра Владимиров, кудрявый, черноглазый мальчик в тельняшке под курткой, так и покатывался от смеха.

— Я детскую литературу не люблю,
Я детскую литературу погублю,
Без крика и без шума.
Но вдруг корова дерзкого в висок —
И пал бедняга, как свинца кусок.
Зоил восстановил против себя натуру,
Ругая детскую литературу.
…Читатель, осторожен будь
И день рождения Любарской не забудь!

Автор и конферансье, сохраняя полную серьезность, раскланялись. Им поаплодировали.

Вошел Маршак. По требованию присутствующих ему тоже прочитали басню-оду-сатиру. Самуил Яковлевич смеялся так неудержимо, что пришлось снять очки и протереть залитые слезами стекла.