7 июля: «Вчера вечером вышел к столу…».
Как только чуть отпустило, как Шварцы отправились 24 июля в Комарово.
Теперь соединяло с миром и друзьями только переписка. Екатерина Ивановна и раньше не ахти как привечала гостей. А теперь общение с ними прекратилось и по велению врачей. Даже Борис Михайлович Эйхенбаум, сосед по лестничной площадки вынужден посылать ему записки:
«Дон-Кихота» ещё не видел — не звали. Говорят, — будет специальный просмотр в «Доме кино» для классиков.
«Гамлета» с Мишей Козаковым тоже ещё не видел — посмотрю на днях. Все хвалят.
Идти на Брехта что-то не хочется — не люблю немецкого театра с нажимами на ихние нервы.
Читал в «Советской культуре» о фортепьянном концерте Шостаковича, написанном для сына? Трогательно!
Целую тебя!
Боря».
Михаил М. Козаков весной 1956 г. окончил школу-студию МХАТ, а в ноябре уже сыграл «Гамлета» у Н. П. Охлопкова в театре Вл. Маяковского. В мае 1957 г театр был на гастролях в Ленинграде.
А театр Комедии гастролировал в Москве, где играл и «Обыкновенное чудо». Оттуда приходит письмо от Елизаветы Александровны Уваровой:
«Дорогие Катенька и Женечка, играли с успехом и аншлагом вторую серию «Чуда». Столько наслушались похвал автору, <что> хочется скорее рассказать. Вчера на спектакле в театре «Красной армии» какие-то чужие, незнакомые сказали мне, когда я хвалила Эд. Де Филиппо, — «вот Ев. Шварц — гений!!!» Все целуют тебя, Катенька, и гения тоже. Елизавета У.».
Под «первой серией» она, вероятно, подразумевала постановку гаринского «Чуда».
Так и не повидавшись с Евгением Львовичем, в конце июня Эйхенбаумы уехали отдыхать в Усть-Нарву. Оттуда они пишут Шварцам:
«Милый Женя и душенька Катя! У нас здесь все устроилось — кроме погоды. Места интересные. Огромные пространства — воды, воздуха, леса, облака, овцы, коровы, куры с петухами — и соответствующие звуки. Я даже сочинил две строчки (заготовка):
Это относится к тому моменту, когда она снесла яйцо. Не подберешь ли к этим строкам первые две? Мы бы опубликовали в «Костре» — с подписью «Швэйх».
Наша улица называется «улицей рая», а недавно — «Вабадусе», что значит «Свобода» (по-видимому — просто эстонское произношение этого русского слова). Вот в таком блаженном крае мы поселились.
Потрясающее зрелище по дороге сюда — две старинные крепости на берегах реки Луге: на одном берегу (русском) — крепость Иван-город, на другом (эстонском) — крепость Нарва. Будет погода лучше, — поедем на пароходике посмотреть в подробностях.
Море настоящее — не то, что в Комарове. Пляж бесконечный.
Целуем вас крепко! Ваши заслуженные соседи Б. и О. Эйхенбаумы.
Эстонская ССР. Усть-Нарва, ул. Райя, д № 15, П. В. Забакс».
С рекой Лугой Борис Михайлович что-то перепутал. Между Ивангородом и Нарвой протекает река Нарова.
Слонимские под Москвой, в Переделкине:
«Дорогой Женя!
У Миши плохо работает голова, поэтому продолжаю письмо я.
Дорогие Катя и Женя!
В день отъезда мы собирались вам позвонить и попрощаться, пожелать здоровья и хорошей погоды. Но к нам неожиданно пришли и провожали нас прямо на вокзал, мы как-то сбились с толку и никому не позвонили. Первое время в Переделкине мы бродили, как сонные мухи — очень устали. И все время помнили о вас и очень хотели бы узнать, как женино здоровье и как себя чувствует Катюша. Здесь неплохо, много воды (в душах, в ваннах и умывальниках), но, очевидно, должно ещё пройти какое-то время, прежде чем нам покажется, что мы начинаем отдыхать. Шлю вам обоим самый сердечный привет.
Дуся.
У меня, действительно, не работает голова. Только уехал, начинаешь понимать, до чего устал. А, главное, чувствуешь, что просто ни на что уже голова не способна. Напишите, пожалуйста, нам, дорогие Катя и Женя, о здоровье, обо всем. Целую, обнимаю, приветствую, желаю. Тут совсем неплохо. Удивительно хорош (как всегда) Корней Чуковский.
П.о. Баковка Калинин. ж. д. Москов. об. Дом тв-ва Писателей, к. 30. Слонимскому».
И Евгений Львович отвечает: