А на следующий день, т. е. 19 мая 1953 года, он дополняет:
«Когда я писал автопортрет, то забыл добавить, что приобрел способность находить равновесие в промежутках между двумя толчками землетрясения, и греться у спичек, и с благодарностью вспоминать отсутствие тревоги, как счастье».
I. ДО ПИСАТЕЛЬСТВА
Дороги
Конечно, описывая самое раннее детство, Шварц не мог обойтись только своими воспоминаниями. Здесь смешалось все — и тогдашние ощущения, для обозначения которых он до сих пор не может подобрать адекватных слов, и теперешнее осмысление своих поступков и деяний тех лет, и поздние рассказы родителей о своих семьях.
Путь в жизнь Евгения Львовича Шварца начался 21 (9) октября 1896 года в Казани. Здесь его отец, Лев Борисович, учился на медицинском факультете местного Университета, а мать — на акушерских курсах.
Первые годы жизни Жени прошли в частых разъездах. На летние каникулы Шварцы всей семьей отправлялись либо в Рязань, к родителям матушки, либо в Екатеринодар, к папиным родителям.
Считается, что чем раньше помнит себя человек, тем он талантливее. Самое раннее воспоминание Шварца относится к Рязани. Вероятно, ему было чуть больше года: «Я лежу на садовой скамейке и решительно отказываюсь встать. Один из моих дядей стоит надо мной, уговаривая идти домой. Но я не сдаюсь. Я пригрелся. И я твердо знаю, что если встану, то почувствую мои мокрые штанишки. Значит, это происшествие относится к доисторическим временам». Воспоминаний столь ранней поры мне встречалось ещё лишь одно. И оно ещё более раннее: Лев Н. Толстой вспомнил себя ещё в пеленках.
Делая ту запись, Шварцу подумалось, что именно благодаря частым переездам он обязан яркости и новизне детских впечатлений. Потому и помнит он себя так рано. «Я страстно любил вагоны, паровозы, пароходы, всё, что связано с путешествиями. Едва я входил в поезд и садился на столик у окна, едва начинали стучать колеса, как я испытывал восторг. И до сих пор мне странно, когда меня спрашивают, не мешают ли мне поезда, которые проходят так близко от нашей дачи и громко гудят среди ночи. Я помню огромные залы узловых станций (тогда мало было прямых поездов, и я узнал с очень ранних лет слово «пересадка»)».
Шварцы были выкрестами лютеранского толка. Глава семьи, в крещении — Борис Лукич, был достаточно веротерпим, а «измена» иудаизму открывала широкую возможность для поступления детей в высшие учебные заведения, дорогу к предпринимательству, освобождала от прикованности к пресловутой «черте оседлости». Дед был высококвалифицированным мастером по мебели. Держал в Варшаве мастерскую художественной мебели, при которой находился и магазин. С одним-двумя подручными по заказам и по своему вкусу впрок выполнял различную мебель — из красного дерева, березы, дуба, бука… Слыл негоциантом — не в привычном смысле этого слова: мебель продавалась только по твердым ценам. Жили без роскоши, но в достатке.
В середине 60-х годов XIX века Шварцы из Варшавы перебрались вначале в Керчь, а позже — в Екатеринодар. Все дети получили прекрасное по тем временам образование. Старший сын Исаак, учился в Москве, окончил вначале естественный, потом — медицинский факультет Императорского университета, и стал врачом-ларингологом. Лев Борисович, отец Жени, стал хорошим хирургом. Григорий, до крещения Самсон, стал известным провинциальным актером, выступал под псевдонимом Кудрявцев: в тридцатые годы работал в Ростове-на-Дону. Младший — Александр — закончил юридический факультет, стал адвокатом. Сестры — Розалия и Мария — были профессиональными музыкантами. Первая училась в Берлине, вторая — в Вене. Получить высшее образование женщине в России тогда было невозможно. И бабушка — Бальбина Григорьевна — по тем временам была неплохо образована. Все дети оказались очень музыкальными. Вообще музыкальное образование в семье считалось чем-то обычным. Уроки брались частным образом у хорошо зарекомендовавших себя мастеров. Исаак стал великолепным пианистом и уже в преклонном возрасте аккомпанировал заезжим знаменитостям. У Льва Борисовича был приятный баритон. Одно время ему даже прочили карьеру певца, но он предпочел скрипку и медицину. Как свидетельствовали все, без исключения, очевидцы, играл он на скрипке высокопрофессионально. Продолжал играть он на скрипке и тогда, когда из-за инфекции, внесенной при операции, пришлось удалить фалангу указательного пальца правой руки.