По словам Грицелли, Луи Наполеон приказал слугам держать наготове кареты и оседлать лошадей, а генералу Росе — запаковать переданную ему сумму денег, более двадцати миллионов франков, и быть готовым к отъезду за границу.
Наступило утро второго декабря, на улицах было грязно, холодный ветер нагнал мелкий дождик. Париж был еще тихим и пустынным; спавшие жители даже не подозревали, что над ними витает грозное облако и что в ближайшие дни и ночи предстоит им такая кровавая баня, какой еще до сих пор город не видывал.
Послушаем, что говорят Таксиль, Делор, Раш и другие об этом утре. В пять часов утра к префекту Морни собрались комиссары и муниципальные агенты, которые должны были арестовать около ста самых важных лиц. Они получили от него приказания, и дело было выполнено еще далеко до рассвета и на протяжении этого дня.
Комиссару Бланш было поручено арестовать генерала Ламорисьера, не захотевшего присоединиться к осуществлению плана Луи Наполеона. Бланш не имел точного плана жилища генерала, а храбрый швейцар отказался дать ему какие-либо разъяснения и даже зажечь свет, который был необходим для обыска в неизвестном для комиссара доме. Бланш и его спутники поднялись по лестнице и, достигнув первой комнаты верхнего этажа, нашли в ней слугу генерала, который моментально потушил лампу, бывшую у него в руке, и бросился с криками о помощи на заднюю лестницу.
Агенты схватили его у двери дома; предполагая кражу, тот начал защищаться и получил опасную рану шпагой. Под угрозой смерти слуга наконец показал комнату своего господина. Ламорисьер позволил себя арестовать без всякого сопротивления. Но едва он сел в карету, которая должны была его отвезти в Мазасскую тюрьму, как он выставил голову из окна и крикнул о помощи стоявшим на углу солдатам. Бланш с силой отдернул генерала назад и пригрозил ему тесаком — вернейшим средством заставить замолчать.
Арест генерала Шангарнье Мопа поручил двум решительным и отчаянным людям — Луансу и Шарлю, Пер д'Ору, который был гиеной, несмотря на свой добродушный внешний вид. Им было дано в помощь пятьдесят муниципальных солдат. Луи Бонапарт хотел привлечь на свою сторону и знаменитого Шангарнье и предлагал генералу большую сумму денег, надеясь, что живший в бедности честный человек не откажется от нее. После того генерал долгое время ждал ночного нападения, но теперь он даже и не предчувствовал его.
Через один из подвальных ходов Луанс и Готте ворвались со своими людьми в дом и бросились на лестницу. Наверху они встретили слугу с ключом в руке. Они вырвали у него ключ и ворвались в комнату Шангарнье. Обладавший громадной силой, Готте схватил генерала, так что всякое сопротивление стало невозможным. Генерал тоже был отвезен в Мазас.
Прежде чем мы посмотрим на уличный бой, позволим себе описать еще один арест. Кроме полковника Шарраса, лейтенанта Валентино, кроме Греппо, Тьера, Мио и многих других, нападению и аресту подвергся также высокопочтенный и талантливый генерал Бедо, живший на Университетской улице в доме № 50. Арест его был поручен агенту Губольту-младшему.
Слуга генерала, который открыл дверь после настойчивого звонка, принял в темноте человека, стоявшего перед дверью, за секретаря президента законодательного собрания Валетга и пошел в спальню генерала, чтобы доложить о прибывшем. Агент с пятью или шестью сообщниками бросились вслед за слугой в комнату генерала, который еще спал.
— Я муниципальный чиновник, — крикнул Губольт, — и пришел, чтобы арестовать вас.
— В этом я сомневаюсь, — ответил Бедо. — Я защитник народа, и никто не имеет права арестовывать меня.
— Мне известно, кто вы такой, но я имею на руках приказ и должен его выполнить. Может быть, вы уличены в преступлении?
— Наверное, мне это снится. Но кто вы такой, позвольте мне узнать ваше имя?
— Я агент Губольт-младший, — сухо ответил вошедший и показал приказ об аресте, требуя в то же время от генерала не оказывать никакого сопротивления, и добавил при этом, что за ним стоят его люди.
— Если бы я хотел оказать сопротивление, — сказал с внушительной серьезностью генерал, — я умею умирать на крепостных валах — то вы бы давно распрощались со своей жизнью. Прикажите вашим людям выйти и дайте мне одеться.
Генерал с намерением медлил, он хотел дотянуть до рассвета, теперь ему было ясно все. Когда он, наконец, оделся, то сказал, прислонившись к камину:
— Теперь я хочу предостеречь Вас от того преступления, которое вы хотите совершить. Я хочу видеть, имеете ли вы храбрость для исполнения задуманного вами плана. Позовите сюда вашу шайку, милостивый государь. Я не тронусь с места.
Губольт крикнул своим людям, чтобы те вошли в комнату и приказал им взять генерала.
— Я хочу посмотреть, — сказал Бедо, — кто из вас рискнет потащить, как обыкновенного преступника, генерала Бедо, президента национального собрания.
Шайка этих людей одну минуту стояла в нерешительности, никто не посмел арестовать генерала. Наконец Губольт подал пример и подошел к генералу. Он схватил его, и тогда сообщники бросились на Бедо, как львы, и потащили в ожидавшую внизу карету. Когда они вышли на улицу, генерал закричал:
— Измена, на помощь! Я генерал Бедо!
Поблизости проходило множество людей, они бросились, чтобы помочь генералу, как вдруг с улицы Де Бак примчалась толпа городских сержантов и бросилась на безоружных людей с обнаженными саблями, между тем как кучер кареты с арестованным генералом погнал коней в галоп.
Кучи городских сержантов и муниципальных гвардейцев были расставлены рядом с домами, где жили лица, подлежащие аресту, для того чтобы избежать всякого сопротивления. Так, например, во время ареста генерала Шангарнье вооруженные агенты были помещены в винный погреб, находившийся напротив дома генерала, чтобы на всякий случай быть рядом. В их среде находились в качестве вождей многие выдающиеся члены бонапартистской партии, например, генерал Флаго, родной отец Морни и Луи Наполеона, любовник его матери.
Генерал Кавеньяк был тоже арестован в своем доме на Золотой улице, № 12. Арест этот был произведен агентом Каллином, который все время держал правую руку на груди под расстегнутым сюртуком. При нем были заряженные пистолеты, так как он получил приказание от Мопа выстрелить в генерала, если только тот вздумает оказать сопротивление.