Незнакомец, севший напротив нее, занимал ее разными пустыми разговорами. Взглянув нечаянно на него сбоку, она заметила мелькнувшую на его лице насмешливую улыбку, – не угрожает ли ей измена? Сердце ее сильно забилось, и она уже раскаивалась в том, что согласилась на предложение незнакомца; но потом снова стала говорить себе, что она слишком боязлива, что получит известие об Олимпио и тотчас вернется в Париж.
Версаль находится в трех с половиной милях от Парижа, и потому поезд, миновав Мон-Валерьен, прибыл через полчаса в Версаль. Этот дворец обязан своим значением прихоти Людовика XIV, который сперва жил летом в Сен-Жермен, но потом отказался от него, под тем предлогом, что его беспокоит вид аббатства Сен-Дени, усыпальницы королей, – Людовик XIV не хотел иметь постоянно перед собой напоминание о смерти и потому воздвиг дворец и парк Версаля, употребив на него четыреста миллионов франков; наследники его также полюбили это место.
Все что только может создать искусство и придумать утонченное наслаждение, было сосредоточено здесь.
Щегольский экипаж, ожидавший у вокзала Долорес и незнакомца, привез их и Валентино ко дворцу и остановился во дворе Ла Шанель; слуги бросились открывать дверцы кареты.
Наступил вечер; туман, столь обычный осенью, застилал парк, но еще цвели розы и даже некоторые померанцевые деревья были покрыты белыми душистыми цветами, так что вышедшую из экипажа сеньору окутал великолепнейший аромат.
Незнакомец провел ее через несколько залов; Валентино шел за ними на некотором расстоянии.
Долорес восхищалась картинами и произведениями искусства, украшавшими стены.
– Я обещал вам открыть дорогой свое имя. Мы уже близко к цели, и я готов исполнить свое обещание…
– Вы возбуждаете мое любопытство!
– В таком случае, я государственный казначей Бачиоки и совершенно счастлив, что мог быть вашим кавалером.
– Государственный казначей Бачиоки? – повторила Долорес. – Что же все это значит?..
– Войдите в этот покой, через несколько минут вам будет все известно!
Бачиоки провел Долорес через украшенную золотом и зеркалами галерею Людовика XIV в зал часов, потом открыл дверь в исторически известную комнату Oeil de boeuf и попросил Долорес войти в нее. Такое странное имя (бычий глаз) получила эта круглая комната от находящегося в ней продолговато-круглого окна, через которое проходил в нее свет. Когда-то комната эта была сборным пунктом придворных Людовика XIV и центром всевозможных интриг и сплетен.
В ту самую минуту, как Долорес в нее вступила, в галерее послышалась перебранка, происшедшая между Валентино и находившимися там камердинерами, не хотевшими его пропустить далее…
– Что там происходит? – сказала Долорес, боязливо останавливаясь. – Там оскорбляют моего слугу!
– Не беспокойтесь, сеньора, я спешу туда прекратить спор, – возразил Бачиоки. – Будьте так добры, сядьте на этот диван, вы вскоре узнаете остальное.
– Мне было бы приятней уехать отсюда, – ответила она. Государственный казначей пожал плечами.
– Мне было поручено привезти вас сюда, – сказал он раскланиваясь и вышел из комнаты, заперев за собой дверь.
Долорес осталась одна в большой, тускло освещенной комнате; сердце ее сильно билось; ей было так тяжело, как будто ее ожидало нечто ужасное. Большие картины, казалось, выступали из своих рам, лица насмешливо посматривали на нее…
– Пресвятая Богородица, – шептала она, сложив руки, – мне так страшно; я должна немедленно уйти отсюда; но как я найду дорогу через все эти залы?.. Страшно!.. Не позвать ли на помощь?..
Тогда отворилась высокая дверь, ведущая из Oeil de boeuf в спальню Людовика XIV, в дверях появилась тень сладострастного короля, чтобы заманить прелестное существо, привезенное Бачиоки, в роскошный покой, изобилующий потайными дверями, мягкими оттоманками, прекрасными картинами и статуями.
Долорес слегка вскрикнула, но приблизилась к отворившейся двери, вообразив, что это вернулся государственный казначей.
– Пощадите меня, я не хочу здесь оставаться; выведите меня отсюда, эта обстановка душит меня.
С этими словами Долорес приблизилась к стоявшему и внезапно вскрикнула: – Император!
– Не бойтесь, сеньора, – сказал Людовик Наполеон, протягивая Руку Долорес, чтобы ввести ее в комнату, из которой вышел, – будьте добры, идите за мной. Я пригласил вас сюда для того, чтобы сообщить вам приятную для вас новость!
– Какая неожиданность, я и не предчувствовала такого счастья, ваше величество, – бормотала Долорес.
– Я виноват перед вами, – сказал Людовик Наполеон тихим и мягким голосом, вводя дрожащую Долорес в слабо освещенную спальню.
В это время ко дворцу подъехал экипаж с обитыми резиной колесами, так что они не производил никакого стука; он остановился у бокового подъезда дворца. Лейб-егерь открыл дверцу; из экипажа вышли две дамы, закутанные в плащи. Одна из них, одетая в черное, быстро подошла к запертой двери, держа ключ от нее в своей маленькой ручке. Около этой двери не было ни одного слуги; через боковые коридоры можно было пройти отсюда в комнату Oeil de boeuf и к потайной двери в спальню Людовика XIV, который часто прибегал к этому ходу, чтобы незаметно покидать замок.
Отворив дверь, женщина, одетая в черное, пропустила в нее сначала свою спутницу, отличавшуюся высоким ростом и горделивой осанкой, а потом вошла сама.
Егерь остался у подъезда.
– Не знаю, чем я заслужила эту милость, – сказала Долорес, входя с императором в обширный покой, наполненный благоуханием.
– Вы сейчас все узнаете, – отвечал любезно Людовик Наполеон, подводя Долорес к одному из диванов. – Садитесь! Я желаю сам передать вам известие, настолько приятное, что вы не раскаетесь в том, что приехали сюда.
– Я очень смущена, государь, если кто-нибудь придет…
– Никто нам не помешает, сеньора, никто не знает об этом! Император еще раз пригласил Долорес сесть на диван.
– Ваше милостивое внимание, государь, поражает меня, не знаю, чем я его заслужила…
– Вашей красотой, вашим умом и благотворительностью. О, я знаю вас уже несколько месяцев и наконец имею случай видеть вас так близко!
Людовик Наполеон сел на диван около Долорес.
– Я очень встревожена, ваше величество, – известие…
– Известие о генерале Агуадо! Не успокоило ли вас это имя? Не разгонит ли оно облако заботы с вашего очаровательного лица?
Долорес сложила руки.
– Я буду счастлива услышать известие об Олимпио, которое вам угодно будет сообщить мне, – сказала она, опустив глаза.
– Счастливец! Вы очень его любите?
– Я живу только для него, государь.
– Я бы желал быть на его месте, хотя бы только на один час! Видите, и император имеет еще желания! Генерал Агуадо отличился в сражении при Альме, и я желал доказать ему свою благосклонность!
– О, как вы милостивы и добры, государь! – сказала Долорес голосом, полным горячей признательности.
Людовик Наполеон не спускал глаз со своей прекрасной соседки, холодная сдержанность которой исчезла.
– Я вас пригласил сюда, чтобы спросить, какую награду желает получить от меня генерал? Я желал бы выразить одновременно признательность мужественному дону и свое уважение вам, сеньора!
Император взял маленькую, нежную ручку слегка дрожавшей Долорес.
– Государь! – сказала она, вздрогнув и вставая.
– Не уходите, сеньора, не вырывайтесь от меня!
– Вам угодно, государь, чтобы я просила милости, и я прошу позволить мне немедленно возвратиться в Париж.
– Просите всего, кроме этого! Милость за милость! Позвольте сказать вам, что меня преследует ваш образ с той минуты, когда я впервые увидел вас!
– Заклинаю вас, отпустите меня, государь!
– Мы совершенно одни, сеньора, этот час, может быть, никогда не повторится! Я должен признаться вам, что вы покорили мое сердце своей красотой, – говорил страстным голосом Людовик Наполеон, наклонившись к Долорес и взяв ее руку.
– Отпустите меня, государь, умоляю вас!