Своим браком с этой камерфрау императрицы, отцветшей уже красавицей, Шарль Готт доказал, как хорошо он понимал свой век и современников, ибо, оказывая особые тайные услуги, получал еще некоторые доходы. Он всегда был расчетливым, хитрым парнем, а теперь сделался еще опытнее, осторожнее, корыстолюбивее и с большим основанием оправдывал свое имя «дяди д'Ора», потому что действительно– часто купался в золоте.
Но пользовавшиеся им лица были, как мы сейчас увидим, еще хитрее и доверяли своим тайным орудиям не более того, сколько следовало в известном деле. Эти лица поручали одному начало какого-либо дела, а конец – другому, чтобы быть уверенным, что ни один из них не поймет общей связи.
Рабочая комната дяди д'Ора была внизу, а семейные и приемные комнаты находились на первом этаже, на который вела устланная ковром лестница. Этот честный человек держал у себя слугу, который доложил своему господину, когда тот сидел вечером за своим рабочим столом и приготовлял отчет для префекта Пиетри, о приходе одетой в черное и покрытой вуалью даме, которая хотела сообщить свое имя только Готту. В этом было что-то таинственное, но для агента не было новостью, потому что он имел удивительные связи.
Он приподнялся, бросил пытливый взгляд в зеркало, пригладил седоватые волосы и подошел к двери, которую открыл слуга.
На пороге стояла Инесса; она отбросила вуаль, когда удалился слуга и она осталась наедине с дядей д'Ором.
– А, милостивая инфанта, – сказал он с низким поклоном, – какая честь! – Он надеялся на новое тайное поручение и на соединенную с этим награду и украсил свое круглое лицо любезной улыбкой. – Не угодно ли вашему высочеству сделать мне честь сесть возле меня.
Изящным движением руки он указал несколько мягких, бархатных кресел, которые предназначались для подобных знатных гостей.
– Мое дело не задержит вас долго, господин Готт, – сказала Инесса, садясь в кресло. – Умеете ли вы молчать?
Дядя д'Ор самонадеянно улыбнулся.
– Вашему высочеству известно, что ваш слуга умеет принимать поручения всякого рода и считает своим высшим долгом все слушать и ни о чем не говорить.
– Я спрашиваю: можете ли вы молчать перед вашей супругой?
– Конечно, ваше высочество. Долг не имеет ничего общего с семейством; я умею это отличать.
– Мое поручение не повредит вам, господин Готт. К делу. Несколько недель тому назад я привезла молодую испанку в ваш дом…
– Прелестную сеньору, имени которой я никогда не знал. Ваше высочество приходило в тот вечер еще раз, я был несчастлив, что не мог вам услужить, – о, я все знаю!
– Может быть, вы мне сегодня услужите! Я предлагаю вам вопрос: куда увезли молодую испанку?
Разочарованный дядя д'Ор пожал плечами.
– Извините, ваше высочество, я об этом ничего не знаю.
– Вы думаете, что я хочу испытать вас! Это не так, господин Готт! Я щедро награжу за каждое сообщение по этому делу, потому что мне чрезвычайно важно знать, что сделалось с этой сеньорой. Государственный казначей Бачиоки являлся вечером к вам…
Инфанта пытливо посмотрела на агента своими проницательными глазами.
– Вы это знаете, ваше высочество? – спросил он вполголоса.
– Какие приказания он вам дал?
– Отвести иностранную сеньору в его экипаж.
– Вы это сделали?
– Я должен повиноваться, ваше высочество. Это было высочайшее повеление.
– Знаю! Сопровождал Бачиоки сеньору? – спрашивала Инесса Дальше.
– Нет, ваше высочество, господин Бачиоки не показывался ей.
– Плут, – прошептала Инесса со сверкающими глазами, потом спросила громко: – Куда приказал он вести испанку в своем экипаже?
– Не знаю, ваше высочество! В то время как сеньора садилась в экипаж, господин Бачиоки написал несколько слов, но кому, это мне неизвестно, и потом дал письмо егерю, приказав отвезти сеньору по адресу, который написан на конверте.
– Он не сказал адреса?
– Он предоставил его прочесть егерю, – отвечал дядя д'Ор с жестом, выражающим сожаление.
– Он перехитрил меня, – прошептала Инесса.
– Ваше высочество, я готов передать вам все, что я знаю!
– Еще одно, господин Готт, – вы знаете этого егеря?
– Если увижу его, то, конечно, узнаю!
– Возьмите эту небольшую сумму за вашу услугу, – сказала Инесса, опуская кошелек, наполненный золотом, в руку агента.
– Тысячу раз благодарю, милостивая инфанта!
– Вы получите от меня сумму в десять раз большую, господин Готт, – продолжала Инесса дрожащим голосом, – если сообщите адрес, по которому отправлена сеньора с егерем.
– Я употреблю все силы, ваше высочество, чтобы доказать свою благодарность, но дело не так легко! Егерь испытанный, молчаливый парень, он также узнает меня, и потому я должен подослать кого-нибудь другого, который бы выведал у него.
Инесса бросила презрительный взгляд на корыстолюбивого, жалкого человека.
– В таком случае, сочтемся! В кошельке сто наполеондоров, в десять раз больше – тысяча, но так как вы нуждаетесь в товарище, то я удвою сумму. Вы получите за известие две тысячи золотых.
– Какая доброта и великодушие, ваше величество! Обещаю вам возможно скорее доставить известие; я употреблю все, буду стараться, пусть Шарль Готт не заслужит от вас названия неблагодарного.
– Оставим уверения, – заключила инфанта холодно и гордо, – доставьте известие!
Она поклонилась низко кланявшемуся дяде д'Ору и быстро вышла из его дома.
Оказавшись на улице, она глубоко вздохнула; ей казалось, будто даже воздух в доме агента был отравлен.
На ее бледном лице появилось такое презрительное выражение, такая злобная усмешка, что всякий, кто взглянул бы на нее в это мгновение, отступил бы в испуге. Путь ее был усеян несчастьями, она встречала лишь презренных людей! Развившиеся в ней нелюдимость и ненависть к людям, вследствие несчастий ее отца, имели, таким образом, свое основание. Она содрогнулась от ужаса при виде этих жалких людей, которых ей пришлось узнать, которые изменяли друг другу, терзались страстями, становились из-за своей жадности, сластолюбия, зависти или честолюбия бесчестными, предателями, – и, быть может, единственное создание, посланное ей небом для того, чтобы спасти ее от отчаяния, погублено ею самой…
Инесса спешила по улицам; казалось, ее преследовали упреки совести; она была бледна и возбуждена. Перебежав через площадь, она быстро подошла к воротам павильона Марзан, а потом поднялась в свои комнаты. Императрица уже возвратилась из театра, но еще не звала инфанту.
Инесса должна была скрывать свои мысли и чувства. Она молчала, стараясь не выдать своего смятения даже малейшим жестом; она хотела вынести борьбу с самой собой!
Императрица прошла в свою спальню, и инфанта пожелала ей покойной ночи. Оставшись одна, она преклонила колени перед образом Мадонны, висевшем в нише, и долго, долго молилась. Горячая молитва облегчила ее угнетенную мрачными впечатлениями душу, ей слышались как бы свыше слова: «Ищи добра, чтобы самой быть доброй! Поступай справедливо, и твоя душа найдет мир. Не бойся никого, но будь милостива к злым, старайся их спасти, и твое сердце будет полно блаженства, а твоя жизнь только тогда начнется!»
Инесса просияла от этих мыслей. Ей не хотелось оставлять нишу; она все смотрела на кроткие черты Мадонны, которые внушали ей такой покой и такую силу. Она опустилась на ступеньки аналоя, прислонилась к нему усталой головой и, взирая на образ, видела, что Мадонна смотрит на нее любовно и кротко… Она заснула.
Но вдруг до нее донеслись звуки, которые нарушили ее мир…
– Помогите! Прочь… прочь… они душат меня… все темно кругом! Прочь… помогите!
Инесса поднялась, откинула волосы с лица и только теперь увидела, где она находится.