– Вынужденное согласие, данное вами, недействительно, Маргарита. Скажите, любите ли вы меня?
– Невыразимо; я готова всюду идти с вами!
– Слова эти внушены вашим сердцем, я чувствую это; я блаженствую, Маргарита. Минуты эти самые счастливые в моей жизни – ты любишь меня!
Хуан обнял ее, привлек к себе; губы его соединились с ее горячими губами, он чувствовал колебание ее груди, слышал ее страстные вздохи, видел ее полуоткрытые глаза и горячо обнял ее.
– Я не хочу пробуждения, я не хочу возвращения, – задыхаясь, проговорила она.
– Ты должна быть моей! – вскричал Хуан. – Успокойся, и для нас настанет час вечного блаженства!
Маргарита вырвалась из его объятий.
– Поспешим, – прошептала она, – я должна отыскать свою мать! О, как скоро пролетел этот сон блаженства! Подумайте о Мараньоне!
– Мужайся! Не унывай! Я буду называть тебя своей!
– Кто любит меня, тот гибнет!
– Молись и надейся! Хуан должен быть твоим.
– О, ты благороднейший из людей! Я готова стать перед тобой на колени, если тебе удастся спасти меня. Я буду благословлять Бога, если он соединит нас! Я готова даже нищенствовать, лишь бы только назвать тебя моим! Только в тебе мое счастье, мое спокойствие, моя любовь!
Маргарита прильнула к своему спутнику и вместе с ним направилась по улице Бельвиль к дому, боязливо оглядываясь по сторонам. Ей послышалось, что в кустах что-то зашумело…
– Уже полночь, – сказал тихо Хуан. – Поспешим!
Они подошли к первым домам улицы. Хуан недоверчиво посматривал по сторонам; ему было известно, что в этих местах нужно быть очень осторожным; он держался за шпагу.
На другой стороне улицы шмыгали подозрительные личности, которые, вероятно, задумывали какое-нибудь преступление.
В дверях одного дома стояла парочка, прощаясь с грубыми шутками; она возбудила в Хуане и Маргарите чувство отвращения. Из гостиницы «Маникль» до них доносился дикий шум.
– Нам нужно туда; наверху живет моя мать, – сказала Маргарита.
Хуан посмотрел на дом; его обдало холодом при мысли, что Маргарита жила здесь; но он должен был сознаться, что Маргарита еще более достойна уважения, поскольку ей удалось сохранить свою чистоту и невинность.
– А другого хода нет? – спросил он, указывая на дверь, ведущую в гостиницу.
– Мы должны пройти через нижнее помещение, чтобы подняться наверх, – сказала Маргарита с боязнью.
– Через это помещение, – повторил Хуан, прислушиваясь к диким крикам, – это невозможно! Я лучше войду один!
– Никогда! Я иду с тобой! Никто нас не тронет; хозяин меня знает, он даст нам возможность проскользнуть в коридор, ведущий к лестнице. Но что это?
Маргарита посмотрела на окна, на которых прежде стояли ее цветы и птичка; там все было пусто и необитаемо; не было занавесей и окна казались черными впадинами.
Хуан не заметил впечатления, произведенного на Маргариту этим видом; он приблизился к дверям, Маргарита невольно последовала за ним.
Несколько подозрительных лиц еще сидело за столами в гостинице «Маникль», между тем как хозяин с женой стояли за прилавком, где, как помнит читатель, находилась дверь, которая вела на верхний этаж.
Когда Хуан и Маргарита вошли в гостиницу, взоры не только хозяина, но и его подозрительных гостей с любопытством обратились на них. Отвратительный запах и густой дым наполняли комнату; за одним из столов сидело трое мужчин, на лицах которых порок оставил явные следы; за другим расположились двое молодых людей, нахально посмотревших на Маргариту; две личности, сидевшие возле стены, привлекли внимание Хуана; они ели сосиски, запивая их добрыми глотками вина. Это была нищая с мужем; Хуан часто видел ее на улице Риволи, когда она водила мужа как слепого, который теперь отлично видел.
У другой стены сидели какие-то подозрительные типы, вероятно, возвратившиеся недавно с галер, что можно было заключить по их желтым безбородым лицам. Они пили вино.
Хуан был взбешен двусмысленными взглядами и намеками, которыми двое молодых людей провожали его и Маргариту.
– Ради Бога, не говори ничего, – прошептала она, увидев угрожающий вид Хуана.
Она хотела подойти к хозяину, который еще не узнал дочери Габриэли.
– Какие гримасы он корчит! – сказал один из парней, разгоряченный вином. – Это, верно, переодетый полицейский агент, который воображает о себе Бог знает что! Этим, старый приятель, не возьмешь!
В то время, когда остальные гости при словах «полицейский агент» приняли угрожающие позы, Маргарита быстро подошла к хозяину, чтобы спросить про свою мать.
Она узнала от него, что Габриэль Беланже давно уже не живет здесь, что она ночью увезена тем же господином, который посещал ее недавно. В это время Хуан, раздраженный вызывающими словами дерзкого парня, бросился на него. Его нельзя было удержать и помешать следующей сцене.
Хуан до того был возмущен дерзкими словами, что забыл, где находится. Он уже готов был наказать дерзкого, как широкоплечий и рослый детина, сидевший с двумя другими, загородил ему дорогу.
– Ого, – сказал он, – чего вы от него хотите! Разве он не сказал правды? Зачем вы пришли в этот кабак? Отвечайте!
– Убить его! Он переодетый полицейский агент! Долой его! – пронеслось вдруг по комнате.
Маргарита задрожала при виде угрожающих лиц преступников, готовых броситься на Хуана.
– Матерь Божья, он погиб, – прошептала она.
– Не троньте меня или, клянусь честью, вы будете раскаиваться! Я хочу наказать этого мальчишку.
– Вместо него рассчитайтесь лучше со мной, – вскричал широкоплечий парень, которому казалось смешно завязывать драку с Хуаном.
– Прочь с дороги, говорю вам! – сказал взбешенный Хуан, обнажая саблю.
– Не думаете ли вы, что я боюсь вашего хлыста? Вот как я отбиваюсь.
Мошенник так ударил кулаком по голове Хуана, казавшегося в сравнении с ним ребенком, что ошеломил его.
Дикие крики одобрения сопровождали этот успех.
– Убей его, Паверnote 4! – кричали ему его товарищи. – Еще один такой удар, и он завоет, как бешеная собака, которую хватили палкой.
Хуан быстро пришел в себя и, прежде чем мостовщик успел нанести второй удар, он так ловко и с такой силой схватил его одной рукой за шею, а другой за ворот блузы, что колосс не имел времени уклониться от противника, побледневшего от гнева.
Хуан с такой силой бросил его между столом и стульями, что тот с шумом упал на пол; ножка стола сломалась при этом тяжелом падении, и стол со стаканами и бутылками опрокинулся на мостовщика.
Маргарита ломала руки.
Остальные гости не решались вступиться за побежденного, которому, казалось, падение сильно повредило, так как он не скоро встал.
– А вы, – сказал Хуан обоим отступившим парням, – вы, галерники, берегитесь меня. Я могу ненароком разбить вам головы! Кто к вам попадает, тот должен знать, как обходиться с вами!
Мостовщик поднялся и с яростью схватил стул. Новые крики одобрения сопровождали продолжение боя, разгоревшегося после минутного затишья.
– Я разобью вам череп! – в ярости вскричал посрамленный мостовщик.
– О, Боже, – прошептала Маргарита и закрыла лицо, предвидя верную смерть Хуана.
Мостовщик нашел в слабом с виду противнике равного себе.
Хуан, хотя ловко отскочил, но не мог избежать сильного удара стулом в левое плечо, и, почувствовав, что его левая рука повреждена этим мощным ударом, он правой рукой схватил мостовщика и сильно встряхнул.
– Мошенник, – сказал он, – ты так жалок, что я дам тебе только один тумак. Я хочу проучить тебя!
И он так сильно толкнул колосса, что тот грохнулся со стоном. Тогда он обратился к дрожащей Маргарите.
– Извини за эту недостойную выходку, – сказал он нежно, подавая ей руку. – Узнала ли ты о том, что тебе нужно было?
– О, Боже! У тебя повреждено плечо?
– Об этом не стоит говорить, Маргарита! Идем!
Он вышел с ней из гостиницы, и ни один из товарищей мостовщика не осмелился остановить его. На обратном пути Маргарита со слезами сообщила ему о том, что узнала от хозяина.