Елена Гайворонская
Евгения
– Максим Петрович, такси подано. – Сообщила секретарша Светлана, приоткрыв дубовую дверь.
– Спасибо.
Максим механически собрал документы, запер в сейф. Откинулся на кресле, устало помассировал виски.
Он очень устал. День выдался длинный: ночным самолётом прилетел из Питера, вёл сложные переговоры, встречался в Думе с нужными людьми – какой бизнес без родных прикормленных чиновников? Одна была радость – цены на нефть снова выросли. После переговоров вернулся в офис. И опять работал, как на конвейере. Да ещё эти постоянные звонки, пустые, отрывающие от дела, а не ответить – нельзя. Именно эти звонки больше всего выводили Максима из себя. Только вникнешь в суть проблемы, сосредоточишься, так на тебе – дрррень! Выбросить бы этот мобильник в окно!
Вот опять. Позвонил деловой чел, без которого никуда. Осведомился, поедет ли Максим Петрович в марте в Куршевель. Разумеется, поедет. Как же иначе? С преогромным удовольствием, непременно надо пересечься в выходной. Максим будет очень рад, привет семье.
Чёрт бы подрал этот Куршевель. Максим терпеть не мог лыж вообще и горных в частности. И кататься научиться никак не мог, не помогали лучшие инструктора. Палки плясали в разные стороны, ноги разъезжались. В прошлый раз Максим сломал три пары лыж, сам чуть не убился. Вот если бы надо было играть в мяч или хотя бы плавать – он бы с удовольствием. В прошлом Максим был спортсменом, волейболистом. Вырос на юге России, в Астрахани, а на юге какой снег? А теперь вот, к сороковнику, пришлось и лыжи полюбить. Что поделать? Мода. Как там говорят? Если мода требует, и рога носят… Хотя это, пожалуй, чересчур.
Не забыть бы отдать распоряжения сотрудникам. В их глазах почтение и страх. Правильно, пусть боятся. Боятся – значит уважают. Шеф приезжает редко, но метко. А теперь в Москве квартиру купит, и будет наведываться чаще. Нашим людям только дай послабление – всё дело развалят. Только и будут что курить да чаи гонять. Знаем, проходили.
Не успел сесть в такси, как позвонила Ирина, жена. Опять двадцать пять, сто раз одно и тоже ни о чём. Делом бы занялась, чтобы времени на пустую болтовню не оставалось. А зачем? Что у них – денег нет? Салоны, массажи, магазины, прочая муть. «Милый, как я сегодня выгляжу? Как тебе моё новое платье?» Да как всегда выглядишь, в сороковник на двадцать пять смотреться всё равно не будешь, хоть с утра до ночи массируйся. А платьев этих столько, что впору бутик открывать. Куда она их девает? Ест что ли? Впрочем, какая разница… Её платья – пусть что хочет, то с ними и делает.
– Как дети? – устало спросил Максим.
– У Анюты одни тусовки на уме. – Пожаловалась супруга. – За книжку не усадишь.
– Вся в маменьку. – Подумал он, а вслух сказал:
– Возраст такой.
– Ты бы с ней побеседовал что ли? – неуверенным голосом попросила Ирина.
– Побеседую. – Согласился Максим. – Когда приеду.
– А когда ты приедешь?
– Не знаю. – Почувствовал он закипавшее раздражение. – Когда дела переделаю. Я же не развлекаюсь, правда? Как Васька?
– Шалит…
– Парень должен шалить. – защитил сына Максим.
– Квартиру сегодня поедешь смотреть? – Теперь настала очередь жены задавать вопросы.
– Сейчас еду в агентство. – коротко ответил он. – А там – как получится.
– Максим, я тут подумала, может, нам всё-таки лучше купить коттедж?
– Ира, мы это сто раз обсуждали. – раздражённо сказал Максим. – Посмотрим, как дела пойдут. Пока я не планирую окончательного переезда в Москву. Только рабочие поездки. Если сложится таким образом, что придётся переезжать, тогда будем думать вместе. Всё? Пока. Целую.
Как будто Ирина была способна думать… Мыслительный процесс никогда не был её стихией.
Опять пробки. И холодрыга. Максим поёжился. Хорошо, что заказал такси. Сам, в час пик, толком не зная дорог, вообще бы не доехал. Безумный город. Огромный, шумный, грязный. Максим не любил Москву. После чинного аристократичного Питера она казалась большим ему вокзалом. И воздух здесь был мерзкий, хоть не дыши или носи противогаз. Жуткая помесь смога и амбре бесконечных дешёвых закусочных – кофе и прогорклое масло. Его бы воля – он бы из Питера ни ногой. А если и перехал, то куда-нибудь в сторону Гавайев. Ирина, напротив, насмотрелась дурацких сериалов, начиталась дамских романов: «ах, Москва, ах, Рублёвка!» Во время последней поездки в Куршевель с скорешилась рублёвскими какими-то бабами, когда только успела? Те ей в уши насвистели, мол, Питер нынче вроде модной дачи, а настоящая жизнь в Москве.
А ведь когда-то столица ему нравилась. Манила мальчика из провинции. Тогда Москва была другой. И он был другим. Раньше всё было другим. Как в анекдоте:
«– Дедуля, когда лучше жить: сейчас или при Сталине? – При Сталине, внучек. – Почему?! – При Сталине бабы моложе были.»
Максим закрыл глаза и погрузился в лёгкую дремоту. Ему грезились биржевые сводки, думские баталии, Ирина в новом платье, и сам он на лыжах, почему-то посреди пляжа.
– Шеф, приехали!
Максим очнулся, протёр глаза. Расплатился с таксистом. Офис агентства недвижимости. Хорошие знакомые посоветовали обратиться именно сюда. Здесь представлена вся лучшая московская «элитка». Похоже. У входа встретил строгий охранник, он же швейцар. На стенах стильные фотографии крутых домов в самых выгодных ракурсах. Красиво снято, невольно захочешь купить. Симпатичная девушка с белозубой улыбкой:
– Максим Петрович, мы Вас ждём.
Куда вы денетесь…
– Пожалуйста, проходите в переговорную. Чай, кофе?
– Кофе, пожалуйста.
– Евгения Владимировна сейчас подойдёт.
Евгения Владимировна… Что-то ёкнуло внутри при звуках этого имени. Бывают же совпадения…
Дама лет сорока. Хороший возраст для деловой женщины. Строгий серый костюм – юбка до середины колена, салатная блузка с глухим воротом, гладкая причёска, неброский макияж…
– Добрый день. Меня зовут Евгения, я буду вести Ваше дело…
Рука сама собой дрогнула. Кофе пролился на столик.
Это всё-таки было не совпадение…
Чуть раскосые кошачьи прозрачно-зелёные глаза с мягким янтарным отблеском. Веснушки, затёртые тональным кремом, упрямые рыжие волосы, никак не желавшие слушаться хозяйку. Как она изловчилась закрутить их в тугой узел? Аромат духов – лёгкий запах сирени – свежий, горьковатый, едва уловимый, будто лето посреди зимы. Девчонка из другой, далёкой Москвы, с уютными тихими двориками, тополиным пухом, бабушками на лавочках у подъезда пятиэтажки, тенистыми аллеями старого парка, окольцованного цепью прудов.
Евгения…
– Привет, Евгения. – Сказал он. – Надо же, где встретились.
– Макс? – Удивлённый взгляд, радостная улыбка. – Боже мой, сколько лет, сколько зим!
Кажется, она не лукавит. Так и не научилась? Неужели она и впрямь рада его видеть? Как воспоминание юности, дальней, светлой, беззаботной, когда всё ещё впереди, и жизнь прекрасна и удивительна. А он? Кажется, он тоже ей рад. Так странно: он почти не вспоминал о Евгении все эти годы, будто её и не было никогда. Не вспоминал. Но и не забывал ни на миг. Оказывается, так тоже бывает…
Отец Максима Протасова был военным лётчиком. Мать – врачом-гинекологом. Семья моталась по гарнизонам. Пять лет здесь, пять там. Максим привык к кочевой жизни с потёртым чемоданом в коридоре, к калейдоскопу городов, домов, квартир, друзей. Однажды отец пришёл домой сияющий, как новенький рубль, слегка навеселе, торжественно сообщил, что удалось договориться – следующим пунктом назначения будет Германия. В эпоху железного занавеса это известие вызвало фурор. Мама даже помолодела: прихорашивалась, перебирала наряды, а отец радостно восклицал, что всё старьё надо оставлять дома – за границей новое купим.
Лётный гарнизон, где поселилась семья Протасовых, напоминал деревню: здесь все знали друг друга и друг о друге. Скучные блочные пятиэтажки, поликлиника, клуб да школа – вот и всё, что видели доблестные советские воины. По периметру гарнизон был огорожен высоким бетонным забором, увенчанным колючей проволокой. За забором простиралось поле, за полем лес, а уже за лесом, в паре километров, находился крохотный немецкий городок, который и на карте не сыскать. До Берлина можно было добраться раз в неделю специальным автобусом от комендатуры. Так что, собственно желанную заграницу Максим практически не повидал. Зато стал играть в волейбол и выучил язык. Их юношеская сборная частенько выезжала на игры со сборными немецких школ и нередко обставляла бюргеров. Макс был одним из лучших игроков, и командование пообещало его отцу путёвку по возвращении в Союз дать «путёвку в жизнь» способному пацану – направить через спорткомитет в ВУЗ. Это было актуально – папашин дембель приходился как раз на окончание Максом средней школы. Военная карьера его не привлекала. Максиму смертельно надоело кочевать, хотелось иной, размеренной стабильной гражданской жизни. Закинуть чемодан на антресоли, оборудовать свою комнату нехитрыми тренажёрами и знать, что это навсегда. Поразмыслив, Максим замахнулся на иняз. Немецкий у них вела классная руководительница Екатерина Григорьевна – мировая тётка: весёлая, добродушная, короткой стрижкой, стильной оправой очков и спортивной фигурой, затянутой в джинсы, – она и впрямь походила на немку. Екатерина Григорьевна была искренне влюблена в свою работу, постоянно выдумывала викторины, разыгрывала сценки, ставила пьески на немецком – не захочешь – заговоришь. Уезжая, дала ученикам свой телефон и адрес в Москве: будете проездом – звоните и заходите. Хороший уровень знания языка плюс помощь спорткомитета – это хороший набор для абитуриента – так самонадеянно рассуждал в то время Максим. Из Германии отца дембельнули в Бологое, под Питером, тогдашним Ленинградом, – на постоянное место жительства, на пенсию. Отец малость побурчал – хотел вернуться в родную Астрахань, к теплу и фруктам. Но мама обрадовалась: в Питере куда больше возможностей для сына.