Такое именно разделение Агнца на части есть результат известного длительного процесса. В XIII веке, например, это происходило несколько иначе. Рукопись № 709 Патмосского монастыря (1260 года) предписывает: «Одна частица (Агнца) полагается на горней стороне дискоса со словами «во Имя Отца», затем другая частица — на нижней стороне со словами «и Сына», третья — на правой стороне со словами «и Святого Духа», и четвертая — на левой со словами «ныне и присно и во веки веков». [705]
«Теплота».
Одной из самых любопытных подробностей византийского чина литургии является вливание «теплоты», т. е. горячей воды, после раздробления Агнца и вложения частицы IC в Потир, т. е. после освящения Даров. Это действие интересно по разным причинам. Во-первых, эта подробность есть достояние одного только византийского чина, неповторяющаяся более ни в одной другой части христианского мира. Во-вторых, это явление вошло в литургию сравнительно поздно и, во всяком случае, не сразу и не всюду принято было с одинаковым единодушием. В-третьих, толкование этого акта разными литургистами древности не вполне согласованно. Это действие представляет собой настолько значительный момент не только в литургическом обиходе, но и в литургическом богословии, что оно заслуживает полного внимания исследователя.
Прежде всего, обратимся к практическим требованиям современного нам служебника.
Диакон, приемля теплоту, глаголет ко священнику: «Благослови, владыко, теплоту» (τό ζέον [досл. «кипяток»]). Священник же благословляет, глаголя: «Благословенна теплота святых Твоих (ή ζέσις τών άγίων) всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь». И диакон вливает елико довольно, крестообразно внутрь святого Потира, глаголя: «Теплота веры исполнь Духа Святаго. Аминь».
Это буквально соответствует современному греческому чину и в венецианском, и в иерусалимском служебниках. Архиерейский чиновник содержит указание о том, что вливать теплоту надо «с разсуждением, елика же не преодолети вина, сиречь да не будет воды больше вина», — «еже бы вину свойственнаго вкуса не изменити в водный».
B исторической перспективе вопрос о «теплоте» не представляется, однако, таким легким и безусловным. По этому поводу интересна работа, написанная профессором Утрехтского университета L. H. Grondijs. «L’iconographie byzantine du Crucifié mort sur la Croix». Bruxelles, [1940?], pp. 192 + XVII planches. Занимаясь специально вопросом изображения умершего на Кресте Спасителя, он касается в связи с этим и вопроса о τό ζέον, ибо символико-богословское значение этого богослужебного акта стоит в прямой зависимости от крестной смерти Богочеловека.
Здесь следует остановиться на следующих вопросах:
А. Время возникновения этого литургического обычая.
Б. Исторические изменения в нем.
В. Его символика в связи с христологией и Евхаристией.
А. Самое древнее свидетельство о литургической «теплоте» по мнению утрехтского ученого, по-видимому, относится к середине VI века. Император Маврикий потребовал в 552 г., чтобы армянский католикос Моисей II Эгивартедзе прибыл из своей столицы Товина в резиденцию императора для богословского состязания между армянами-монофизитами и византийскими богословами. На это католикос ответил: «Я далек от мысли перейти пограничную реку Азат и вкусить кислого хлеба (φουρνητόριον, т. е. печеного в печи) и пить теплую воду». В то время армяне уже утвердили обычай совершать Литургию на опресноках, но вливание горячей воды в Чашу было им совершенно чуждо.
В житии преп. Феодора Сикеота упоминается жаровня для подогревания воды во время Литургии. Это относится к 600 г.
Из жития Равулы Эдесского видно, что он был против употребления квасного хлеба, стоял за опресноки, но не порицал обычая вливать в Чашу горячую воду. [706] Следовательно, в V в. Сирийская церковь знала обычай теплоты.
По мнению Грондиса, это нововведение имело место, всего вероятнее, во время Юстиниана, когда Литургия обогатилась малым и великим входами, Херувимской, гимном «Единородный Сыне». [707]
Интересно, что не все древние рукописные служебники упоминают о вливании теплоты. Не только кодексы Барберини, Румянцевский и Порфириев (ІХ-Х вв.), но и позднейшие, ХІІ-ХІІІ вв., не содержат его. Брайтман утверждает на основании творений Феодора Студита и «Chronicon pascale» существование «теплоты» в литургии IX в. [708]
706. P. Lagrange. «Un évéque syrien du V s». in: «Mélanges d’histoire religieuse». Paris, 1915, p.
708. LEW, p. 341.
709. А. Дмитриевский. «Описание литург. рукописей», т. II, стр. 170.
710. Ibid., стр. 150.
711. Ibid., 262.
712. Ibid., 612.
713. Ibid., 475.
714. Ibid., 817.
715. Op. cit., p. 57.
716.
ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тление.
709. А. Дмитриевский. «Описание литург. рукописей», т. II, стр. 170.
710. Ibid., стр. 150.
711. Ibid., 262.
712. Ibid., 612.
713. Ibid., 475.
714. Ibid., 817.
715. Op. cit., p. 57.
716.
ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тление.