— Но где Вы его взяли?
— Великая Айлин как-то посещала Академию. В дар бестиарию она преподнесла двух львят — самца и самочку. Это один из их потомков. Кайра — мой тотем, а эту связь не так-то просто разорвать. Поэтому после отчисления его мне оставили. Именно с помощью льва я разрешу Вашу проблему.
— Я рад. Выступаем через два часа. Жду Вас у Ворот Заката.
— Мы будем готовы.
И они улыбнулись. Оба.
Двое молодых людей, почти полностью поглощенных собой, неторопливо шагали по неширокому тракту, извилисто изгибавшемуся среди холмов. Хотя для них, истово влюбленных, все выглядело не столь обыденно.
Для Мулибии это было обычной пыльной дорогой, порой «украшенной» кучками конского навоза.
Нет, на самом деле это светлый и радостный Путь в еще неведомое, но уже нежно любимое ею место, где они с Трэйби наконец-то будут счастливы; к сладостной жизни, которую не омрачат ни навязчиво заботливый отец, ни огромный, но странно пустой дом, ни маячившая время от времени перспектива замужества с сыном очередного папиного компаньона.
Охотник видел не голубое небо. Нет, это был величественный купол гигантского храма, украшенного девственно белыми покровами облаков, возведенного во имя величайшей ценности мира сего — его Мулибии. Он покрыл бы ее изображениями все алтари Эвиала и сам бы возлагал на каждый свои скромные дары — частицы его жаркой и искренней любви. Он сравнял бы с землей все горы, чтобы собрать самые прекрасные драгоценные камни, он оборвал бы все цветы, чтобы вручить все это любимой.
Не солнце сияло высоко в небе. Это горел горячий гигантский светильник, пылающий, подобно их неистовой любви, согревающий, так приятно обжигающий и ласкающий, словно пытаясь превозмочь их страстные поцелуи.
Нет, не цикады стрекотали в придорожной траве. Это все твари Эвиальские тянули восторженные гимны, воспевающие ее страсть к этому темноволосому парню, восхищаясь его лицом, мускулистым телом, смелым сердцем, благородной душой и тысячами прочих достоинств, из-за которых она и влюбилась в него.
Все вокруг говорило ему о ней. Высокие холмы шептали о прекрасных формах Мулибии, зеленые стебельки трав были мягки, подобно ее длинным рыжим волосам, бегущий неподалеку ручеек искренне и с упоением, но все также безрезультатно пытался журчать хоть вполовину благозвучней голоска Мулибии.
— Я люблю тебя!
Сказали они одновременно, и весь мир вокруг в очередной раз исчез, растворившись в жарких поцелуях.
— Знаешь, дорогая — произнес Трэйби, когда они, утомившись дорогой, устроили привал и съели неприхотливую еду: хлеб, сыр, мясо, зелень, которые охотник достал из котомки.
— Помню, одна старая женщина сказала мне фразу, прочитанную ею в какой-то книге: «Сколь прихотливо сияние сапфира и сколь проста блеклость булыжника. Кто положит рядом прекраснейшую драгоценность и убогую дешевку?».
Он вздохнул.
— Услышав это, я был глубоко поражен. Ведь это про нас с тобой. Ты, Мулибия, красивейший драгоценный сапфир, ты с рождения привыкшая к богатству и роскоши, и я, простой булыжник, которые тысячами валяются под ногами, бедный охотник за монстрами, каждое утро отправляющийся на промысел и даже не знающий, не только удастся ли сегодня получить хоть какой-то заработок, но и, вообще, сохраню ли я жизнь. Долго эта фраза бродила в моих мыслях, причиняя страдания …
— Глупый!
Мулибия оборвала его, приобняв за плечи.
— Если я действительно драгоценный камень, то вставленный в самую красивую и дорогую, но и в самую прочную оправу, которая с каждым днем сжимала меня все больше и больше. Я мечтала о свободе, желая вырваться из-под опеки отца, думавшего, что он действует мне во благо, но не слушавшего моих мыслей и мечтаний, считая их возрастными бреднями, которые скоро пройдут.
Она теснее прижалась к парню.
— А ты, Трэйби, полагающий себя булыжником, забываешь, что этот камень свободен. Вольно валяется он на дороге, попадаясь под ноги всем без разбора: и богатому дворянину, и бедному крестьянину. Ты, обычный камень, не испугался проклятий и угроз моего отца, не устрашился общества известных своей жестокостью поури, не убоялся напасть на Святую Обитель, зная, что Красные монахи это так не оставят. Нет, если ты и булыжник, то самый лучший, и спускающий такое сияние, перед которым блекнет такой простой сапфир как я.
— Но дорогая …
Мулибия, не давая договорить, заткнула ему рот поцелуем, заставившим забыть все мысли, просившиеся на язык.
Когда, наконец, их губы разомкнулись, девушка заговорила первой: