Замок нависал сверху, колючие грани стен, вздыбленные пики шпилей. Отблески молний отражались на блестящей черепице его крыш.
— Красивый, да? — сказала девчонка, задравшая голову, чтобы лучше рассмотреть стену. — Только жуткий.
— Нормальный, — отозвался орк, ногой сталкивая в пропасть камни на тропе впереди себя. — Ты точно здесь шла?
— Легко! — фыркнула девчонка. — Днём только. Там, дальше, не так красиво. Зато пролом в стене. Старый. Видно, у чародея этого руки не доходят починить. А я бы починила. И окошки бы покрасила. Он тогда стал бы красивый и не жуткий.
— Тогда давай я тебя чародею продам, — рыкнул раздражённо орк. — Он через три дня сдохнет от твоей болтовни, надо будет только подождать. И никакой крови.
— Нельзя, — совершенно серьёзно сказала девчонка. — Так мы не успеем. Твари скоро к деревне подойдут. Я чувствую.
Над Железным Хребтом висела полная луна. Тучи затянули небо южнее, а здесь всё было полно призрачного, неживого света.
По внутреннему двору замка вышагивал костяной паук. Обманчиво хрупкий и ажурный.
Он преграждал путь к покоям чародея.
— Слушай, — шёпотом спросила орка девчонка, — а ведь у тебя даже секиры нет. Как мы мимо него пройдём?
— Только заметила? — осклабился орк. — Не твоя печаль, дочь эльфа.
Они наблюдали за пауком со стены. Точнее, с груды камней, закрывавшей пролом. Именно по ней, как по каменной лестнице, они и поднялись сюда.
Орк подобрал камешек, небрежно кинул его во двор. Раздался звонкий стук о каменные плиты.
Паук ринулся на звук.
— Слышит, — удовлетворённо сказал орк. — Интересно, чем…
Он набрал горсть мелких камешков, ссыпал их в ладонь девчонки.
— Будешь кидать. Видишь, вон ту плиту? В неё целься. Но после того, как я скажу.
Девчонка кивнула.
Орк придирчиво выбрал булыжник размером со свою голову. Поднял.
— Кидай!
Каменный дождик застучал по плите.
Костяной паук, шелестя конечностями, кинулся на звук. И взорвался тысячами костяных обломков, когда сверху его припечатал булыжник орка.
— И никакой магии, — удовлетворенно буркнул орк. — Мы по-простому, по-нашему.
Сердцем зала главной башни чародейского замка был громадный хрустальный шар, паривший над острым шпилем постамента.
Шар ловил лунный свет, падающий через прорезанные в своде окна. В стенах же окон не было, даже узких, бойничных. И по углам зала залегала темнота, ни разу не тревожимая светом с момента возникновения замка.
Шар мерцал и переливался, он казался здесь единственным живым, ярким существом, всё остальное было блёклое, серое: либо кость без плоти, либо камень.
Около постамента стоял чародей и жадно вглядывался в глубины шара.
Янталь была права, сравнив хозяина замка со скелетом: внешне он очень напоминал мумию. Жёлтая пергаментная кожа была настолько тонкой и так туго обтягивала череп, что различались зубы за плотно сжатыми губами. В пещерах глазниц прятались тусклые глаза. Ногти на иссушённых руках напоминали орлиные когти.
Черная хламида, облепившая костлявые плечи чародея, не доставала до полу и было видно, что он босой стоит на каменных плитах и ногти на его ногах такие же когтистые, как и на руках.
Полуптица-полузверь, химера из страшных снов, разлеглась у ног хозяина замка, дремотно положив птичью голову на мохнатые львиные лапы.
Чародей, не мигая, смотрел в шар. Там в ночи клубились тучи над равниной, резали небо молнии, и двигались к заветной цели созданная им смерть.
Чародей причмокивал сухими губами, словно пытаясь попробовать на вкус ту плоть и кровь, что скоро начнут терзать и кромсать по его желанию твари. Лицо его искажал голод, неутолимый, неизбывный, абсолютный голод по жизни, не способной насытить полумертвое тело.
Тем сильнее жаждал он новых страданий, новых мучений, новых смертей, которые заполнят грызущую его пустоту.
Шар отразил и нахохлившуюся под мокрыми соломенными крышами деревушку, спящую беспробудным сном со всеми своими ленивыми сторожами и не менее ленивыми собаками, забившимися от дождя в сухие конурки.
Колонна загодя начала перестраиваться, растекаться, словно поток по равнине, чтобы накрыть забытую богами Гнилую Топь целиком, со всеми её хуторками.
Чародей кивал, словно соглашаясь с действиями своих созданий.
Он смотрел на спящие дворы, как смотрят изголодавшиеся лакомки на крохотный кусочек пирожного, не способный насытить, но дающий возможность продержаться до кондитерской.