Ну же, дорогая, думал охотник, я должен сделать это. Ради нашей любви, прошлого и будущего, стерпи, заклинаю! Обещаю, скоро тебе станет хорошо, очень хорошо!
Твоя кровь уже хлещет широкой рекой. Позволь влить в нее новые ручьи!
Знаешь, так же бурно несся другой поток, Темная река, берег которой приютил страдающего странника, убитого столь категоричным отказом Ригбора. Казалось, эти тягучие черные воды текли не здесь, а внутри моей души. Именно там и произошла первая встреча с Парьером и Шалгой. Выслушав сбивчивую исповедь, они поведали о своем братстве, подарив Надежду.
Суровыми нитями вшиты в память первые слова Откровения, услышанными тогда:
— Разве сочтешь все радости мирские? Это и грация салладорской танцовщицы, и бархатный глоток ордосского лазурного, и изящные бейты эбинских поэтов, и великолепная роспись аркинских соборов, и множество других услад для тела и разума. Но разве доступны они простому эгестскому серву, вынужденному ежедневно вставать засветло, дабы заработать на чечевичную похлебку?
Старшая, слепая от рождения, бежала из разгромленного в Эгри гнезда далеко на Восток. Трактат унес другой птенец, но Шалга пронесла Книгу в своей памяти. Каждое слово, каждый звук, не единожды слышанные на ковенах, накрепко вонзились в разум, позволив другим познавать учение.
Бросить быстрый взгляд на Ключ. Отлично, его спицы начали подниматься. Надо ускорить процесс. Любимая, необходимо разрезать здесь.
У-у-у, каждый вскрик терзает душу подобно моему кинжалу. Но кричи, Мулибия, ори, что есть мочи, ибо так надо.
Захлебываясь кровью, ты проклинаешь меня. Жизнь моя, если бы ты могла читать мысли! Ты бы увидела, как я люблю тебя, ты бы поняла и простила! Хотя чего это я? Там, куда ты сейчас окунешься, не останется тайн и неизвестностей, там всепознание и всевидение. И тогда ты извинишь бедного парня и за причиняемые мучения, и за единственный мой обман по отношению к тебе, рассказ об убийстве мага.
Но если и так все будет известно, зачем же молчать? Я могу, наконец, выговориться, вырвать когти совести из души.
Пойми, я не мог тогда поведать правду. Прозвучала страшная клятва, запрещающая говорить об этом с кем-то, кроме прочих птенцов.
Знаешь, глобула боли была моим первым заданием. Нам не дано, подобно волшебникам, накапливать Силу внутри себя, приходиться концентрировать потоки в Артефактах. Требовалось проверить действие глобулы на мага.
Зорбу подвернулся очень вовремя. Нельзя было упустить такой случай. Подмастерье очень удивился, когда один из сопровождающих метнул в него странный шар. Спустя миг он перестал удивляться чему бы-то ни было. Так я сделал первый шаг к нашему союзу.
Спицы поднимаются все быстрее. Отлично, скоро они уже начнут вращаться! А теперь, еще раз молю, прости, надо повернуть тебя и сделать еще пару надрезов, здесь и здесь. На миг закрываю глаза, чтобы не видеть гримасу мучительной боли на любимом лице.
Ну же, возьми себя в руки. Ведь говорил Наставник в своем труде: «Так сохрани же жизнь врагу своему и избавь объект любви своей от бремени бытия, ибо, что есть человеческое тело, как не твердая скорлупа, мешающая птенцу, наконец, появиться на свет и в полной мере вкусить восторг и величие полета?».
Святые слова! Зря, что ли, ты месяцами выполнял поручения Старшей, похищая почтенных негоциантов ради выкупа, передавая послания другим гнездам? Однажды еле убежал от отряда Красных, после того как плеснул в лицо Отца Дабада, отличавшегося излишним рвением в борьбе с птенцами, слюну сахага, оставляющую незаживающие и вечно болящие ожоги, тем самым, сделав для святоши еще более мучительным самое тяжкое бремя человека — саму жизнь.
После этого Старшая сказала, что я, наконец, заслужил право на Уход.
О, да заслужил. Потому что Уход — это наивысшая привилегия, а не бесплатные врата в бессмертие. Сам Изведавший Тьму говорил, что ему не нужен кто попало, он ищет самых лучших, самых верных, самых достойных.
Поэтому при разгроме гнезд выжившие бегут, унося трактат, а не обращаются всю его мощь на погибель врагам.
Вот почему лишь в самом крайнем случае проводится Великий Уход, и города Эвиала лишь из-за этого еще не превратились в черные ямы, ибо кто может остановить произнесшего первые слова обряда?
И только доказав что достоин, может птенец узнать, как провести Малый Уход, созданный, дабы не допускать до бессмертия всякого жаждущего. Он требует куда больших приготовлений, ибо Поток Тьмы с яростью устремляется в любое отверстие, и немало сил нужно для сдерживания этой мощи, чтобы ни одной капли не упало на других людей.
Ключ уже бешено вращается. Его спицы слились, образуя маленький конус. Сейчас, уже скоро. Подожди еще немного, любимая. Я должен нанести на твое тело последние штрихи.
Этот крик превзошел все предыдущие! О, Тьма! Ничего, Мулибия, этот плач новорожденного, это вопль избавляющегося от тяжелого доспеха, чтобы, наконец, вдохнуть полной грудью.
Последний надрез.
И черный вихрь-конус взвыл. Медленно и величаво то, что некогда было ключом, отделилось от потолка и опустилось на грудь девушки.
С восторгом он смотрел, как исчезает это израненное, но все еще прекрасное тело, дабы отправиться во Тьму, в Великое Освобождение.
Наконец от валуна осталась лишь темная дымящаяся дыра, уродливо портящая пещеру.
Слезы вновь хлынули дождем, но теперь они лились от радости за Мулибию, которая уже Там, счастливая и ждущая его. Ничего, сейчас он к ней присоединится.
И парень вновь занес кинжал.
Меткий камень резко выбил оружие из рук. Что? У входа стояла толпа Красных монахов, один из которых вновь заряжал пращу. С боку высился Ригбор.
Крепкая рука купца с силой сдавила горло.
— Где моя дочь?
Трэйби от волнения не мог подобрать слов, чтобы сообщить счастливому отцу приятную новость.
— Ее более нет с нами. Она в гораздо лучшем, чем этот, мире.
Дрожь пробежала по телу Ригбора:
— Ты … ты убил ее?
Парень восторженно улыбнулся:
— Нет, я дал ей свободу. Я спас ее от тяжелого бремени существования в человеческом теле.
Словно огромная скала низринула на купца. Он рухнул на колени, отчаянно раздирая лицо ногтями. Тяжкий вой озарил пещеру. Все поддерживающие его в погоне силы, вся ненависть, все горе мира было в этом страшном реве, заставившем монахов потрясенно застыть.
Молча смотрели они на метавшееся по каменному полу тело, разбивавшее кулаки в кровь. Он потерял все, что имел. Зачем ему невиданные богатства, если нет более дорогой Мулибии. Горе, мне горе!
А-а-а-а! И кулак вновь ударился о камень.
— Не плачь, отец!
Трэйби нежно потряс за плечо.
— Лучше возрадуйся, ибо твоя дочь и моя жена сейчас гораздо счастливее всех людей, вместе взятых!
Тяжелый удар опрокинул парня на спину.
— Ты поплатишься за это! Своей гнилой кровью, своим вонючим телом, своей жалкой жизнью!
И купец достал изящный охотничий нож, подарок, Спаситель, за что-о-о, любимой дочери на день рождения.
Но на удивление, в глазах Трэйби читалась радость и предвкушение. Он упоительно закивал головой, словно умоляя начать поскорее.
— Нет.
Ригбор обернулся. Отец Сардер, теребя бородку, стоял рядом.
— Он в нашей компетенции. Смотри сам, несчастный.
И монах указал на черную воронку на полу.
— Сие след от богомерзкого темного обряда. Этот гаденыш — птенец из гнезда Салладорца. Мы о нем позаботимся. Не бойся.
Ладонь утешающе похлопала по плечу.
— Он в полной мере изведает муки обряда Изгнания. Взять!
И толпа Красных умело связала охотника особыми узлами, опробованными на проклятом племени Свободных.
Трясущийся и рыдающий родитель, безнадежно утешаемый сочувствующими увещеваниями монахов, был погружен в себя. Все, это конец. Он потерял всех своих любимых. Осталась только ненависть, лютая жажда мести к этому злобному шкурнику, но вскоре утолится и она. Так зачем же жить далее? Спаситель, простишь ли ты грешное чадо свое за это?