Под этим углом ар Лиин-старшая о пребывании на заимке, видимо, не думала, так как смертельно побледнела.
— … поэтому вам придется немного потерпеть. Ведь отсутствие комфорта, ночевки в не самых подходящих для этого местах и другие мелкие неудобства куда приятнее внезапного визита толпы похотливых скотов какой-нибудь тихой ночью, не правда ли?
Тут проняло всех. Без исключения — видимо, арессы достаточно ярко представили себе обрисованные мною перспективы и очень захотели затеряться в лесу как можно быстрей.
Особенно порадовало понимание в глазах арессы Тинатин. Да, ни в малой гостиной, перед тем как принять озвученные мною условия договора, ни потом, в пути, она не пыталась выяснить причины, заставившие меня настоять на предельно жестком сохранении тайны нашего местопребывания на весь период «лечения» Алиенны. Но наверняка не раз и не два задавалась этим вопросом. А тут получила объяснение. Простое, логичное и служащее интересам ее дочери. Ну, а мне не пришлось говорить, что основной причиной, побудившей меня принять такие меры безопасности, было желание лишить очередную хейзеррскую боевую звезду любой возможности нас найти. Ибо этих воинов я опасался куда больше, чем разбойников…
…Где-то через пятую часть кольца после завершения этого монолога наша основательно уменьшившаяся кавалькада въехала в поворот, ведущий к манору нового начальника Разбойного приказа. А еще через какое-то время свернула с обочины, вломилась в придорожные заросли, проехала эдак с половину перестрела и остановилась.
Не теряя ни мгновения, я показал спутницам здоровенный куст, за который они могли сходить по нужде, а сам, привязав повод Черныша к ближайшему дереву, унесся обратно. Заметать следы. Замел, вернулся к дамам, дал команду двигаться дальше, а через какое-то время расстроено сообразил, что ехать до заимки мы будем долго и с приключениями. Ибо четыре женщины, абсолютно не приспособленные к передвижению по лесу — это небольшой кошмар. А они же, но с заводными лошадьми в поводу — кошмар большой, так как с ними у моих дам не получалось передвигаться ни более-менее быстро, ни тихо, ни в строго определенном направлении. А на участке, где пришлось спешиться и идти пешком, они начали падать, натыкаться на какие-то сучки, цепляться одеждой за все, что можно и нельзя, подворачивать ноги и даже теряться! В общем, несмотря на то что от места, где мы съехали в дороги в лес, до поляны, на которой я рассчитывал провести ночь, было совсем недалеко, до нее мы добрались уже в густых сумерках.
Слава Пресветлой, сообразив, что их мытарства закончились, три «мои» арессы не попадали на месте, а потребовали поручить им какие-нибудь обязанности. А ар Лиин-старшая, уже набравшаяся некоторого опыта походной жизни в прошлом путешествии, без лишних слов метнулась к заводным лошадям, быстро достала из помеченного вьюка два котелка и рванула к ручейку за водой.
Я только порадовался: несмотря на все старания держать свои чувства в предельно жесткой узде, аресса Тинатин продолжала нервничать из-за каждого кольца, потраченного «зря». И все глубже и глубже погружалась в бездну отчаяния. А хоть какое-то, но дело должно было ее отвлечь.
В итоге общими стараниями где-то за треть стражи поляна превратилась в более-менее благоустроенный лагерь. К этому времени Вэйль, в связи с болезнью освобожденная от выполнения всех общественных работ, успела пригреться и забыться неглубоким сном на первом же оборудованном спальном месте. А три бодрствующие дамы принялись готовить немудреный ужин. Что особенно приятно, вместе и дружно. Только вот вели себя совершенно по-разному.
Когда было нечем себя занять, аресса Тинатин замирала, устремляла в огонь невидящий взгляд и, судя по угрюмому выражению лица, оказывалась мыслями рядом со своей дочерью. При этом ей было плевать на шелест ветра в листве, уханье филина и любые другие звуки — она не знала, как там ее кровиночка, и злилась из-за невозможности оказаться рядом с ней. Найта жалась к костру, даже когда чем-то занималась. Видимо, неосознанно стараясь отгородиться огнем от ночного леса, с которым у нее явно были связаны не самые приятные воспоминания. Услышав какой-нибудь резкий звук, вздрагивала, встревожено поглядывала на дочь, а потом не без труда заставляла себя успокоиться. Ну, а Майра сияла, как Ати[2] в ясный летний полдень. Ей нравилось буквально все: запах сгорающих в огне деревяшек и игра языков пламени; изредка доносящийся до нас волчий вой и стрекот цикад; аромат жарящегося на костре мяса и перспектива спать на куче лапника. Мало того, пытаясь увидеть и ощутить все, что ее окружает, она то замирала в неподвижности, склонив голову к плечу и остановившимся взглядом уставившись в одной ей видимую точку, то, наоборот, начинала ерзать на месте, изнывая от желания поделиться со мной своими мыслями. А еще очень часто втягивала опухшим носиком свежий ночной воздух и с наслаждением прикрывала глаза.
Когда дожарилось мясо, и женщины, растолкав Вэйлиотту, расселись вокруг расстеленного на траве покрывала, наблюдать за Майрой стало еще интереснее. Исходящую соком ягнятину она не ела, а вкушала. Причем с таким удовольствием, что то и дело вызывала у меня улыбку. Умяв свою порцию и увидев, что я выкатываю из золы запеченные картофелины, пододвинулась поближе и, разобравшись, как именно их надо есть, ткнула в первую попавшуюся обломком какой-то ветки. Тут сохранить лицо в чистоте ей не удалось — подбородок и правая щека украсились черными и очень симпатичными пятнами. А уж когда девушка поняла, что в лесу не возбраняется пить взвар лежа и из глиняной кружки любого размера, она тут же перебралась на ближайшую кучу лапника и разлеглась там в такой вальяжной позе, что я не выдержал и рассмеялся.
Майра не обиделась. Наоборот, сделала очередной глоток, покатала жидкость на языке, блаженно зажмурилась, а через пару мгновений тряхнула волосами:
— Ну не былая я в лесу раньше, не была! Ни в дневном, ни в вечернем, ни в ночном! Нет, с дороги его я, конечно же, видела. Но ведь вид издалека никогда не сравнится с возможностью завалиться на кучу еловых лап, и в темноте, перед пылающим костром, наслаждаться чем-нибудь ужасно вкусным…
— Сегодня у тебя будет возможность понаслаждаться не только взваром! — с ехидной улыбочкой пообещал я. Стараясь удерживать ее внимание на себе, чтобы у нее не пропало радужное настроение из-за кривых улыбок, промелькнувших по губам старших аресс, и горьких взглядов, которые они старательно прятали за густыми ресницами: — Во-первых, сладкий сон на куче еловых лап частенько прерывает храп окружающих…
— Я не храплю! — возмутилась Найта, а потом, увидев, что все взгляды скрестились на ней, смутилась.
— … утренняя роса на лице и всем, что не прикрыто плащом, радует как-то не очень. Особенно в самом начале лета…
Тут все, кроме арессы Тинатин, опять ушедшей в себя, очень похоже поморщились.
— … а предрассветная свежесть заставляет не очень мелодично стучать зубами!
— Арр Нейл… — сразу после этих слов подала голос ар Лиин-старшая. — Что у нас с соблюдением правил этикета во время перехода по лесу?
— На мой взгляд, чем меньше в походах лишних телодвижений и слов, тем удобнее.
— Тогда… нормы приличия, конечно, вещь хорошая, но, может быть, имеет смысл взять и сдвинуть все кучи лапника в одну? Ну, или хотя бы в две. А то ведь действительно замерзнем!
Ее предложение было принято более чем благосклонно, поэтому все следующее кольцо я с большим интересом наблюдал весьма познавательное представление под названием «борьба женских страхов с их же принципами в глухом ночном лесу». Так как очень хотел понять, смогут ли эти четыре дамы ужиться вместе.