Первым делом они выяснили, где именно буду спать я. Это было вполне логичным, ибо я был главой рода и единственным мужчиной в отряде, а значит, мои желания должны были учитываться первыми. Когда я сказал, что выбрал для себя правый край «большого ложа», они начали переглядываться. Вернее, обе хейзеррки и аресса Тинатин одновременно посмотрели на обладательницу второго по весу статуса в иерархии отряда — на Майру. Ведь у нее было минимум два варианта выбора места — рядом со мной, как самой приближенной ко мне личности, либо по другую сторону ложа, как лица, обязанного брать на себя ответственность сразу после меня.Ключница тут же изъявила желание спать рядом. Причем я был уверен, что она рассматривала возможность лечь с другого краю, но решила, что беречь меня от соседства с абсолютно чужими женщинами куда важнее, чем их охрана от непонятно каких опасностей.
С тремя последними местами определялись куда дольше. Вэйль, как самая юная и больная, пробуждала в старших арессах материнский инстинкт, поэтому они, переглянувшись, единогласно решили уложить ее посередине. А потом начали играть в гляделки: Найта откровенно побаивалась ночного леса, и при этом недостаточно хорошо меня знала, чтобы спать пусть и через одного человека, но все-таки рядом. Ар Лиин-старшая, наоборот, предпочла бы лечь ко мне поближе. Но чувствовала страх моей «родственницы» перед темнотой и помнила условия заключенного нами договора, поэтому была готова на любые уступки, лишь бы я не расценил ее поведение, как нарушение данного слова. Поэтому, поняв, что мать Вэйлиотты никак не определится с решением, Тинатин сделала вид, что жаждет спать с краю, и кинула на выбранное место свой плащ.
Такое стремление идти друг другу навстречу мне понравилось, поэтому натягивать бечевки со сторожками я отправился с легкой душой. А когда вернулся и обнаружил, что следы поздней трапезы убраны, а все дамы, кроме самой юной, смиренно ждут, пока я дам команду ложиться, почувствовал, что меня окончательно отпустило…
…Ночь тянулась, как еловая смола в руках любопытного мальчишки. Сначала Вэйлиотте приснился какой-то кошмар, и она, негромко вскрикнув во сне, перебудила только-только задремавших старших. Чуть позже забеспокоились лошади. И я, накрыв сладко спящую Майру своим плащом, отправился шарахаться вокруг лагеря. Целую стражу вслушивался в ночь и пытался понять, что же встревожило животных. Увы, так и не разобрался. Поэтому, как только лошади угомонились, вернулся обратно и лег.
Только прикрыл глаза, проснулась Тинатин. Перебравшись к почти прогоревшему костру, она долго грела зябнущие руки над еле тлеющими углями и, кажется, тихо плакала. На ложе вернулась под утро. Но, забравшись под плащ, продолжила изредка вздыхать. И заснула перед самым рассветом. А когда я, наконец, перестал за нее волноваться и позволил себе задремать, открыла глаза Майра.
Привыкшая вставать ни свет ни заря, и поэтому просыпающаяся мгновенно, девушка сразу же сообразила, что спит не дома. Ничуть не застеснявшись того, что лежит, обнимая меня за шею и закинув ногу на мое бедро, позволила себе немножечко полениться. А потом выбралась из-под плащей и на цыпочках двинулась к тем кустам, за которые я распорядился ходить до ветру.
Вернулась, слегка пританцовывая от холода, быстренько разожгла костер и первым делом поставила на огонь котелок с водой. А когда заметила, что я встаю, страшно расстроилась, что не успела приготовить мне взвар.
Короткую — всего на пять колец — тренировку я провел на крошечной полянке в нескольких десятках шагов от нашего лагеря. Отзанимался настолько добросовестно, что вспотел, и вместо умывания был вынужден окунуться в ручей целиком. К костру рванул, натянув штаны прямо на мокрое тело. Майра, давно привыкшая к тому, что по утрам я занимаюсь именно в таком виде, а передвигаться предпочитаю бегом, даже глазом не моргнула: протянула парящую кружку, а пока я пил, быстренько вытерла подогретым над огнем полотенцем. Аресса Тинатин, успевшая не только проснуться и встать, но и привести себя в порядок, тоже не особенно удивилась — скользнула по мне бесстрастным взглядом и продолжила нарезать сыр. Зато для обеих хейзеррок лицезрение мокрого полуголого мужчины оказалось серьезным испытанием: старшая, в момент моего появления на поляне пытавшаяся напоить дочку каким-то не очень приятно пахнущим отваром, откровенно испугалась. А младшая повела себя иначе — оглядела меня с ног до головы из-под полуопущенных ресниц, слегка порозовела и нехотя отвела взгляд в сторону.
Завтрак прошел, можно сказать, в тишине и спокойствии. Не выспавшиеся, а потому мрачные хейзеррки и аресса Тинатин ели без особого аппетита. Но вели себя по отношению к окружающим более чем предупредительно. Немножечко полюбовавшись на их смурные лица, я дождался момента, когда с едой было покончено, и жестом потребовал внимания:
— Вчера каждая из вас имела возможность почувствовать все прелести передвижения по лесу и сделать некие выводы. Я тоже сделал. Эти самые выводы. И хочу их озвучить до того, как мы соберемся и продолжим наш небольшой и далеко не военный поход. Итак, вывод первый: на тех участках пути, на которых можно не идти, а ехать, скорость движения отряда еще более-менее ничего. Но стоит спешиться, как мы практически останавливаемся. И проблема тут не в том, что вы не умеете правильно ходить или недостаточно выносливы, а в том, что ваша одежда в принципе не предназначена для передвижения по не облагороженному садовниками лесу. Говоря иными словами, вам мешают ваши же платья. Вернее, их широченные подолы, которые не только метут землю и собирают всякий мусор, но и цепляются за все, за что можно зацепиться. Тратить полторы десятины на то, что можно пройти от силы дней за пять, я считаю неправильным, поэтому хочу, чтобы вы переоделись.
В глазах всех женщин, кроме Майры, появилось непонимание.
— Как вы, наверное, догадываетесь, в лесу я не первый раз. Поэтому, готовясь к этому походу, догадывался, что вам придется нелегко. И прикупил походные костюмы торренских наемниц. Не надо краснеть и падать в обморок — они намного удобнее, чем платья. А что выглядят несколько непривычно, так вы не на званом вечере и не на балу!
Обе хейзеррки стояли красными, как спелое яблоко. И смотрели в землю. Ар Лиин-старшая лишь чуть-чуть порозовела. И только Майра выглядела совершенно спокойной.
— Надеюсь, мои объяснения достаточно логичны? — почувствовав, что первые две дамы колеблются, поинтересовался я, добавив в голос жесткости.
— Да, арр! — хором отозвались женщины.
— Тогда вперед, переодеваться…
…Выстроившись в одну коротенькую, но невероятно кривую шеренгу, дамы выглядели так, как будто их выгнали голышом на какой-нибудь помост и заставили танцевать перед многотысячной толпой. Пришлось заставить их думать о том, что действительно важно:
— Майра, подойди!
Та мгновенно вышла из строя и замерла в шаге от меня.
— Сейчас я объясню, как правильно носить то, что вы на себя нацепили. Начнем, пожалуй, с головных уборов. Небольшие поля на шляпках, которые вы, согласно последней моде, решили носить слегка набекрень, служат для того, чтобы насекомые, изредка падающие с веток, не оказывались у вас под одеждой. Впрочем, если кто-то считает, что красота требует мелких и не очень мелких неудобств, то можете не обращать внимания на мое ворчание и носить головные уборы так, как вам заблагорассудится…
Шляпки троицы, наблюдавшей за тем, что я делаю с Майрой, тут же оказались в правильном положении, а краснота на щеках чуть-чуть спала.
— Кошмарные зеленые платки без вышивки, кружев и монограмм, зато большие и плотные, служат приблизительно для той же цели. Поэтому носят их не в нагрудном кармане, а повязывают вокруг прелестных шеек. А верхние части ваших новых костюмов, называемые куртками, при движении по лесу обязательно застегивают. Ибо красивое декольте, безусловно, радует мужские взоры, но только в том случае, если нежная кожа в этой области не усыпана укусами разной степени расчесанности!